Королевская книга

Склонившись над ним, рядом сидел король. По одежде он ничем не отличался от всех остальных, но Арника сразу поняла, кто он, ведь известно, что всякий властитель занимает место втрое большее, чем его тело, поэтому вокруг него всегда остается свободное пространство, куда никто не решается входить.

Король что-то говорил лежащему — тихо и властно.

Есть голоса, сотканные из нитей, подумала Арника, есть голоса, сплетенные из трав. Есть голоса мягкие и холодные, как вода, а есть вязкие, как глина под дождем. Этот голос — как спутанные колючие ветви. Слушать его все равно что продираться сквозь терновник. Даже когда такой голос, как сейчас, стараются делать мягким, шипы все равно выглядывают.

Арника сделала шаг вперед, и внезапно что-то случилось. Исчезли стены и пол, чужестранные воины и Выуявь, остался только голос и слова, вдруг ставшие понятными: «Таор, не смей умирать. Таор, не смей…» Она медленно прошла сквозь прозрачную пустоту и остановилась подле короля. Он вскинул на Арнику темные неистовые глаза, и она вздрогнула. Никогда еще ей не приходилось видеть человека так близко. Это было похоже на то, как если бы она стала зеркалом и в ней до мельчайших морщинок отразилось смуглое лицо с жесткими чертами и белым шрамом у виска, вьющиеся волосы до плеч, серебряный шнурок на лбу.

Зеркала знают все о тех, кто отражается в них. Она видела усмешку, прячущуюся в уголке рта, и ярость — в изломе бровей. Знала, что шрам получен семь лет назад в битве с ирнаками у скалы Ощеренная Пасть, и могла назвать все остальные шрамы на его теле. Она видела, каким он бывает в гневе и в печали, знала его смех и его молчание, ощущала, как пламя, дающее ему силу, бьется в нем согласно с ударами сердца, делает опасной черноту его глаз и окрашивает его голос в темно-красный цвет. Она знала, что люди страшатся быть рядом с этим беспощадным пламенем, поэтому король всегда одинок, но он хороший хозяин своему одиночеству, так же как она сама.

Арника приблизила лицо к его лицу и вдохнула. Запах напомнил ей прошлую весну, влажные рыжие травы, порывы южного ветра и густой, терпкий напиток, которым поила ее Выуявь, чтобы прогнать остатки зимней хвори. Терновое вино. Арника перекатила во рту имя — Терн.

— Арника? — отозвался он, вглядываясь.

…Здоровенная затрещина свалила ее с ног. Комната мигом возвратилась на место. Выуявь непрерывно кланялась королю и разминала ушибленную руку.

— Простите, господин, недоумок она у нас. С виду здоровенная кобыла, а разумения, как у ребенка. Не гневитесь… — Она говорила жалобным полушепотом, словно молилась в потайной кладовой.

Терн сделал резкий жест ладонью, приказывая ей умолкнуть.

— Ведь ты Арника. Верно? Отвечай! — Он пристально смотрел на Арнику, сидящую на полу.

— Симзуть ее зовут. И молчит она, — снова вступила Выуявь. — Как в три года замолчала, так с тех пор ни слова не добились. Недоумок и есть недоумок. — Сейчас мы… — Она засуетилась около раненого. — Сейчас, потерпеть только придется… я и не такое лечила… Симзуть, неси сюда вино и нитки, ну как для шитья, поняла?

Движения ее стали уверенными и проворными, будто вернулась к ней утерянная знахарская сила. Склонившись низко-низко над раненым, она деловито зашептала заговор, унимающий боль.

— Бесполезно, — произнес Таор спокойно, слегка неправильно, и от этого очень красиво. — Я знаю, что это бесполезно. Оставь.

Терн глухо зарычал. Арнике неудержимо захотелось спрятаться. Она приподняла край пыльного льняного покрывала, свисавшего до полу, юркнула под кровать и свернулась в темноте, уткнувшись лбом в колени.

— Государь, — сказал Таор, — у меня мало времени. Слушайте. Вам многое нужно запомнить.

Арника услышала, как люди, повинуясь какому-то знаку, вышли из комнаты — быстро, стараясь не шуметь.

— Запомнить? — Теперь Терн не смягчал свой голос, и Арника съежилась еще больше. Даже под кроватью она не чувствовала себя в безопасности, когда рядом находился человек, умеющий так вонзать слова в воздух. — Все это время ты держал меня в неведении, просил меня и моих людей исполнять бессмысленные обеты и на все вопросы отвечал: «Доверяйте мне, государь». И теперь хочешь мне рассказать все?

— Сейчас в мире нет ничего определенного, ничего незыблемого. Когда рассказываешь о чем-то, нет уверенности, что твои слова не превратятся в ложь на следующий день… или в следующий миг. Я не мог объяснять вам каждый свой шаг. Кроме того, иногда я и сам не знал, что мы будем делать дальше.

— Не знал и все-таки вел нас?!

— Уймите свой гнев, вам сейчас надобен трезвый рассудок.

— Ваатри, Таор, — ответил Терн неохотно.

— Ни слова по-антарски, государь. Девушка нас слышит. Вас и ваших людей должны понимать все, кто живет в этих местах. В их присутствии говорить только на Всеобщем Ясном…

— Знаю, ты повторял это не раз. Понятный им язык. Ни слова неправды. Никакой несправедливости. Никакого насилия. Я помню об этом. Продолжай.

— Вам, государь, вплоть до возвращения домой нельзя брать в руки оружие. Даже для защиты.

— Я поклялся в этом, можешь не напоминать.