Королевская кровь-11. Чужие боги

Тротту приходится навещать вместе с ней ее родных (то еще испытание), а ей — терпеть его пропадания в лаборатории, когда он на недели может влипнуть в проект, забывая обо всем. Она носит ему молоко и чай и впадает в ярость, если он испытывает препараты на себе. Он приходит на каждую защиту ее кандидатских и докторских.

Они по взаимному согласию откладывают появление детей, но вдруг она сообщает, что беременна, — и Макс потом дня три ходит оглушенным и заторможенным, а Март, уже наплодивший с Вики выводок детей, старший из которых учится в папочкиной академии, ржет над ним, как свинья.

Девочка, рыжая. Крикливая. Такая же любопытная, как мать. В четыре года она, сбежав из кровати во время дневного сна, ухитряется забраться в оранжерею и натворить там таких дел, что после они с Алиной стоят в дверях, глядя на перемазанное землей чудовище, спящее на редчайшей орхидее, и просто молчат, потому что любые слова бесполезны.

Иногда он уходит в лес, чтобы побыть одному. Иногда одной нужно побыть ей. Иногда он закрывается в лаборатории и надевает наушники, чтобы не слышать ничего.

Эти минуты, а то и часы тишины ему очень нужны. Но потом он возвращается — и никогда не согласился бы вновь жить без своих девочек.

И когда Макс вынырнул и схватился руками за кромку берега, ему пришлось, тяжело, рвано дыша, еще несколько раз окунаться в воду с головой под внимательными и сочувствующими взглядами неши. Чтобы не завыть и не заорать от тоски.

* * *

Алина очнулась в королевском лазарете под писк приборов. Она села на кровати, пошатнувшись, пытаясь сфокусировать зрение. Около соседней койки суетились врачи и виталисты. На какой-то момент они расступились — там лежал лорд Тротт, и монитор сердечного ритма пронзительно, болезненно пищал на одной ноте.

Принцесса бросилась к Тротту, срывая с себя датчики, трубки, растолкала врачей, затрясла его, зарыдала — но он не шевелился, не откликался, и датчик продолжал пищать, словно подводя острым ножом линию по ее сердцу и делая мир черно-белым, выцветшим, неважным.

А затем она увидела себя среди сестер, которые спрашивали о Лортахе, — а она ничего не могла рассказать. Увидела, как просит ректора Свидерского помочь ей посетить дом Тротта — потому что она его вдова и имеет на это право — и там долго-долго сидит на диване перед тем столом, который отшвырнула визгом во время единственного прошлого визита.

А затем переезжает туда, равнодушно пропуская мимо ушей запреты сестры.

Увидела учебу в магуниверситете. Разговоры с Матвеем — ему единственному, наблюдавшему все ее глазами, она смогла рассказать все, и рассказывать снова и снова. Работу на кафедре. Первый поцелуй с Матвеем после защиты кандидатской. Его внимательность и терпеливость.

Рядом с Матвеем ей теплее, но мир он раскрасить не в состоянии — и Алина отказывает, когда друг делает ей предложение. У него должна быть та, для кого он будет всем миром.

Однажды она заходит в лабораторию Тротта и читает его записи. И мир будто становится чуть ярче, когда она смотрит на аккуратный почерк и четкие списки ингредиентов. Когда произносит рецепты вслух — лорд Макс словно стоит рядом, усмехаясь и поправляя. Когда она пробует готовить по ним, он будто касается ее рук и плеч, будто наблюдает.

Алина находит спасение в продолжении его дела. И мир за пределами лаборатории тоже постепенно снова становится цветным. Не таким, как раньше, — а словно подернутым тленом и пылью. Отныне и навсегда.

На берег ее вынесло мягкой волной, и она осталась лежать на боку, смаргивая воду с ресниц. Соленую воду. Живой, горячий и мокрый лорд Макс поднял ее с земли, заглянул в глаза.

Он был бледным.

— Вы в порядке, Алина?

— Сейчас — да, — ответила она сипло и прижалась к его груди. — Сейчас все в порядке, лорд Тротт.

* * *

А Четери не наблюдал ничего ужасного или тяжелого. Мастер с восторгом смотрел на разворачивающиеся перед ним картины божественной битвы — гигант в ртутном слитном доспехе бился с богом-пауком. Вставали дыбом гигантские пласты земли, били ввысь огненные фонтаны и реки поднимались стенами, и моря испарялись за миг, и вдали сражались еще несколько таких же исполинских фигур. Вета-Океан был прекрасен и мощен, быстр так, что движения можно было угадывать, а не видеть, и в руках держал огромный щит и тонкий меч, которым успевал отбивать удары четырех рук-лап бога-Паука.

Чет повторял и запоминал каждый удар, каждый выпад — потому что оба были изумительнейшими бойцами. Вета был быстрее, но у Нервы чувствовался тот опыт, который заставляет экономить удары, ожидая крошечной ошибки противника. Вета был гибче, но Паук — мощнее.

И в момент, когда в щит полетела огромная сеть, разрезая его, Четери вдруг оказался в теле бога-Океана. Это его щит, разрушаясь, был брошен на храм отца-Солнца, чтобы оставить хоть какую-то надежду Лортаху. Это его доспех пал под ударами кривых клинков, это его опутали сетью и пригвоздили к земле, и его снедала невыносимая тяжесть и бессилие, пока Нерва, проткнув грудь, забирал его силы.