Королевская кровь 5

   - Организую, - легко согласился Тандаджи. - Запрос одобрили, так что сегодня вечером или завтра с утра переведут вас в Иоаннесбург. В королевский лазарет.

   - И нужно что-то решать с гвардией.

   Тидусс легко улыбнулся.

   - Решил уже. Гвардия остается в замке по личному распоряжению Бермонта. Он сказал - «жена у меня есть, королева у страны есть, не вижу причин отзывать гвардейцев». Я поставил Осинского командиром, будут при королеве, заодно и сведения нужные соберут. А тебя, Игорь Иванович, работа ждет. Судя по всему, - он взглянул на красную Дробжек, - в кабинет ты вернуться уже можешь. Хотя бы на полдня. Вот из лазарета и будешь ходить. А то я как-то привык уже к тому, что работа по внешней разведке на тебе и что я могу периодически ночевать дома. И, честно скажу, сейчас дел очень много. Супруга меня две недели почти не видит и грозит взорвать Управление — она несколько взбудоражена из-за беременности. А мне очень не хотелось бы привлекать ее за терроризм.

   - Серьезная угроза, - кивнул Игорь с улыбкой. - Завтра я буду в Управлении, Майло. А капитан, ты уж извини, пока на работу не выйдет. Может, и вообще не выйдет.

   - Сначала напиши запрос на перевод в твое подразделение, - ледяным тоном сказал тидусс. - А потом уже решай. А вы, капитан, - обратился он к Люджине, - не хотите ли остаться на оперативной работе? В службе внутренней безопасности?

   - Я, господин полковник, с Игорем Ивановичем останусь, - твердо сказала Дробжек.

   - Конечно, - сухо ответил тидусс и удовлетворенно качнул головой. - Но если он вас уволит, - добавил он с иронией, - приходите ко мне. Для вас место всегда найдется. Вы отлично справляетесь с самыми сложными заданиями.

   Стрелковский сощурился, и Тандаджи ответил ему невинным и равнодушным взглядом. И дальше разговор зашел о текущих делах, и господа полковники сильно увлеклись импровизированным совещанием и долго бы общались - если б не заглянул врач и непререкаемо не приказал посетителю удалиться, а пациентам — разойтись по палатам. И не испугали старого доктора ни ледяное недовольство одного рудложского полковника, ни раздражение другого. Его дело — лечить, а уж эмоций за свою жизнь он насмотрелся столько, что они уже не трогали.

ГЛАВА 2

   Иоаннесбург, Марина, неделя после дня рождения Полины, 16-21 декабря

   Горе бывает разным. Кто-то носит его в себе, как Ангелина, и оно изъедает ее изнутри, прорываясь болью в глазах, упрямо вздернутым подбородком и болезненной бледностью. Кто-то, как Каролина, выплескивает его вовне, растворяя в скипидаре и раз за разом упрямо рисуя солнечно-желтым и улыбчивым образ нашей Пол, распахнувшей руки, хохочущей, стремящейся навстречу, словно собираясь обнять или защекотать зрителя. Алина рыдает и твердит свои формулы или уходит на мороз гулять с высоким крепким парнем, готовым защитить ее от всего мира. Наш отец спасается от тяжести, помогая нести ее родным.

   Мое горе имело вкус злости и табака, стучалось в виски головной болью, выворачивало наизнанку и склеивало ресницы солью — но слезы не приносили облегчения. Отсутствие Полины ощущалось как нехватка дыхания, невозможность вдохнуть полной грудью. Мы жили, привычно чувствуя друг друга, как младенец в утробе матери ощущает биение ее сердца — только мы слышали вибрации пяти родных сердец. И без одного из них было страшно, тягостно и непривычно.

   Видимо, за семь прошедших лет наша связь стала крепче — или мы стали сильнее? Когда ушла мама, ощущения были куда терпимее. Во вторник же, во время операции, которая, по счастью, подходила к концу, меня будто ударило лопнувшей струной — только боль была тысячекрат сильнее. Сразу пришло осознание, что Полины на Туре больше нет, окружающее поплыло — и я только и успела шагнуть в сторону, чтобы не свалиться на склонившегося над пациентом Эльсена.

   Похоже, я стоила главврачу немало седых волос, потому что когда очнулась от резкого запаха нашатыря в подсобке для медперсонала, вокруг меня собрались чуть ли не все виталисты больницы, охранники, бормочущие в рации, и сам Новиков, нервно интересовавшийся, как я себя чувствую.

   Как будто мне вырвали кусок души.

   Слезы текли сами по себе, и мне душно и мерзко было находиться среди людей.

   - Нашатырь очень едкий, - я едва смогла выдавить из себя первые слова — горло схватывало, и хотелось рыдать, орать и крушить все вокруг. - Все в порядке, Олег Николаевич. Голова почему-то закружилась. Могу я пойти домой?

   - Конечно. - Я говорила так четко и медленно, что главврач нервно потеребил пуговицу на халате. - Эльсен настойчиво попросил отправить вас отдыхать. Может, вам взять несколько дней в счет отпуска, Марина Михайловна? Я приставлю к Сергею Витальевичу другую сестру.