Королевская кровь. Книга 2

Затем она долго шла пешком, с перерывами и отдыхом в пустынных местечках, коими изобиловал Бермонт. Дошла до какого-то поселения, села на автобус в столицу. Туда она приехала больше, чем через двое суток после побега. Много бродила по кривым улицам и переулочкам Ренсинфорса, отмечая тупики, гуляла по дворам — проходным и нет. А иногда и по крышам. Особенно по крышам домов, окружающих замок королевской семьи Бермонтов. Собственно, на одной из них она и обосновалась, ночуя на чердаке, питаясь сухпайком и прячась от жильцов. Можно было снять номер, но это означало оставить след. А ее учили, что следов должно было быть как можно меньше.

План дворца ей тоже передали, и она сверяла его с возвышающейся в отдалении громадой. И, хмурясь, находила несоответствия. Серьезные несоответствия.

Ей бы нужно было предварительно попасть внутрь, присмотреться, понять, как что расположено, наметить пути отступления. Изучить систему охраны, движение патрулей, понять, кто где живет. Но на это не было времени. Приходилось действовать на свой страх и риск.

Вот она и рискнула, понадеявшись на свою удачу и на то, что провалов у нее до сих пор не было. Но все бывает в первый раз, увы. Жаль, что этот первый раз случился именно на этом задании. Жаль, что она была так самонадеянна.

Ее стала колотить дрожь, сильно ныли раны, и она, преодолевая брезгливость, все-таки перенесла кучу одежды на топчан, закуталась в нее. Стало чуть теплее и она заснула.

Последующие несколько дней Полина просто не помнила. Раны воспалились, покраснели, стреляли болью. Ее лихорадило, тело то горело огнем, то било от озноба, холод тоже сыграл свою роль — она начала кашлять, заходясь длительными приступами и чувствуя, как мучительно болит где-то под ключицами.

В редкие моменты просветления она пробовала перекинуться, но сил не хватало. Держась за стены, добредала до бочки с водой, и буквально лакала оттуда, потому что нужно было использовать обе руки, чтобы не упасть. У нее не было того, чем можно было добыть огонь, не было ничего, чем можно было бы открыть банки с консервами, и она долго колотила по одной из банок ржавыми граблями, пока та не лопнула. Но съесть содержимое так и не смогла — оно явно было просроченным.

Во рту постоянно стоял привкус крови, желудок болел от голода, ее ломало, выкручивало жилы, и сил не было даже рыдать. Много спала, но сны были невнятные, болезненные, игравшие с подсознанием, иногда возвращающие ее в спальню Демьяна Бермонта. В них он жестко рвал ее на части своими клыками, и она кричала и захлебывалась, а тело отдавало лихорадочной болью и жаром. Или, наоборот, гладил и целовал, и смотрел своими темными глазами, и она задыхалась, чувствуя боль за грудиной, жадно ловила ртом воздух.

Или кружил, взяв за руки, как в детстве. А, может, это просто кружилась измученная болезнью голова.

Тогда, когда дом Бермонт приехал к ним с визитом, она сразу как-то прониклась к нему любовью. Ей было восемь, ему восемнадцать, но это не мешало маленькой Пол бегать за ним хвостом, кричать дразнилки, требовать себя катать и развлекать. Он поначалу избегал ее, но, потом, видимо, понял, что это его персональный демоненок, и принял свое превращение в большую игрушку с несвойственным королевским особам смирением. А как тут не смириться, когда она, догоняя его в очередной раз в парке, с разбегу обхватывала руками-ногами его ногу, висла на ней, закрывала глаза, и кричала, что не отпустит, пока тот с ней не поиграет.

Да, ну и чудовищем же она была!

Через год она узнала, что ее личная игрушка готовится стать королем Бермонта. Отец его погиб в горах, и Демьяну пришлось принять на себя всю полноту власти.

Мама не взяла ее на коронацию, строго объяснив, что умрет со стыда, если Полли что-нибудь вытворит, и Полина рыдала, умоляла, клялась быть хорошей девочкой, но королева была неумолима. Одно дело — прыгать на спину молодому парню, пусть и наследному принцу, и совсем другое — королю. Так можно и дипотношения порушить, а Бермонт и так был соседом специфическим.

Пол долго не успокаивалась после этого, дулась на мать, и только обещание взять ее с собой в Бермонт, когда она начнет выезжать, примирило ее с ситуацией.

Но, увы, сбыться этому не было суждено.

Могла бы она подумать, что они встретятся вот так вот?

Боги, как же ей стыдно!

Она просыпалась, лежала, слабенькая, скорчившаяся, и думала. Хотелось, чтобы все это быстрее закончилось. Но только бы не умереть здесь, одинокой, среди этой грязи, вонючей одежды. Как расстроятся сестры, отец! Если ее найдут когда-нибудь, конечно.