Королевская кровь. Книга 4

Он не помнил, как выходил оттуда — казалось, идет только тело, а он все еще сидит там, рядом с ней, — не помнил, как пешком прошел почти десять километров до моря. Не помнил, как намочил ботинки и брюки до колен, да и волосы были мокрые, будто лил себе на голову воду. Кажется, ему звонили, но он не брал трубку. Обнаружил он себя в каком-то баре, уже пьяным, когда жуликоватого вида владелец со стуком поставил перед ним круглую бутылку с зеленоватым алкоголем и взметнувшимися округлыми зернами на дне.

— Попробуйте, — сказал бармен, — я всегда ее предлагаю тем, у кого такой взгляд, как у вас. Дорого, но деньги у вас, видимо, водятся, не обеднеете.

— Что это? — равнодушно спросил Игорь.

— Полынная горечь, — пояснил мужчина, — от нее легко в душе и приятно мозгу. Настойка на полыни и анисе. Абсент. Лечит хандру, заставляет совершать безумства. Лить?

— Мне все равно, что, — сказал Игорь. Выпил, скривился — напиток оправдывал свое название, но после третьего бокала вдруг все тело отпустило, будто он находился в страшнейшем напряжении. А вот запах усилился, тот самый, изъедающий его второй день, и голоса стали громче, и полковник поморщился, кинул деньги на стойку, захватил бутылку и, пошатываясь, ушел.

Он брел по ночному побережью, отпивая из бутылки и сплевывая горькие зерна, пинал набегающие черные волны, а ветер гнал над ним облака, освещенные огнями большого города, рваные, стремительные. Мысли путались, и в то же время все ощущалось кристально ясным, четким. Сколько он так шел? Куда он шел?

— Вот и вы, шеф, — прозвучал уставший женский голос. Кто-то подхватил его под руку, куда-то повел.

— Дробжек, — сказал он заплетающимся языком, — как вы нашли меня?

— Сами пришли, — огрызнулась она, — как мальчик, Игорь Иванович, ну нельзя так. Я же звонила!

Свет в доме ударил по глазам, и он снова выпил — и бутылка выпала из рук. Мир вокруг вдруг прекратил вращаться. Дробжек, горячая, живая, тащила его в спальню. Уронила на кровать, включила тусклый ночник, сняла ботинки, стянула штаны, стала расстегивать рубашку — он лежал, глядя в потолок, и только когда она коснулась его живота, перевел на нее взгляд. Увидел прямо перед собой в полумраке спальни тяжелую, налитую грудь — в голове зазвенело, тело сжалось — и он дернул на себя лямку хитона, разрывая ее.

В глаза плеснуло сочным женским телом, качнулся солдатский медальон — Игорь только успел увидеть огромные синие глаза, схватил женщину за плечи, удерживая, и с хрипом впился в большой, темный сосок губами. Потянул ее на себя, закрыл глаза и поцеловал. Ожесточенно, жестоко, чувствуя, как снова заходится в груди сердце.

— Только не уходите, — просипел он ей на ухо, опуская ее на постель, поднимая подол платья и дергая за вторую застежку — та треснула, и одежда просто развалилась, — только не уходите.

Люджина тяжело дышала, но молчала, да он бы и не услышал ее. Он снова ласкал губами ее грудь, сминал ее ладонями, терся щекой, затем набрасывался на ее губы, стягивал белье — или тоже рвал? — и, наконец, погрузился в нее и задвигался, как безумец, упираясь лбом в подушку. И казалось ему в полынном бреду, что под ним совсем другая женщина — с разметавшимися по подушке светлыми волосами, с мягкими губами, и он шептал ее имя, рычал «люблю» и ликовал, чувствуя на плечах ее руки и ее отзывчивость, слыша ее всхлипы и стоны, и никак не мог остановиться — и брал ее несколько раз, пока не забылся, прижимая к себе горячее женское тело.

И не мог он видеть, как плачет в его руках синеглазая северянка, плачет в тусклую ночь и не делает попытки уйти — потому что, в отличие от него, прекрасно понимает, кто с ней рядом.

Просыпался Игорь тяжело и беспокойно. Голова гудела — и ощущения были странные. Проникающий в окна солнечный свет резанул по глазам, когда он попытался их открыть, и отозвался болью во всем теле. Он не сразу осознал, что не один в постели. Рядом была женщина — он двинул ладонью, и под пальцами напрягся сосок, пошевелился и ощутил бедрами прижатые к нему ягодицы. И подбородок его упирался в теплое плечо, и запах вокруг был совершенно недвусмысленный, как и ощущения в теле.

Стрелковский проморгался, разжал руку — не хотелось, ой как не хотелось — и отодвинулся. Сразу стало холодно.

Женщина вздохнула и перевернулась на спину. Повернула голову и посмотрела на него — устало и отчаянно. Губы у нее были красные, воспаленные.

— Люджина, — спросил он пересохшими губами, — что вы тут делаете?

И сам тут же поморщился от глупости своего вопроса. Сел и схватился за голову. Дробжек потянулась к нему, и он дернулся, отодвинулся еще дальше, встал.

— Уходите, — попросил он, — не нужно, Люджина. Чертов алкоголь!

Она встала молча, потянулась за смятым хитоном — и он не хотел смотреть, но посмотрел на нее. И увидел и следы от своих зубов на груди, и синяки, и красные пятна на ее теле.

— Зачем? — спросил он глухо. — Люджина, на кой вам это нужно было?!! Я же был пьян в стельку! Вы могли меня скрутить как мальчишку!