Королевская кровь. Книга 8

Ему говорили и отец, и дед, что он слишком горд - а каким должен быть еще наследник великого рода? Ему говорили, что он слишком кичится происхождением - но он видел несовершенство и простоту простолюдинов, которых боги не посчитали достойными даже капли своей крови. Только за последние три года, во время ссылки, он понял, что помимо крови есть ещё мастерство и нельзя не уважать даже простых солдат, если они добились высот в своем деле. Но честь семьи и происхождение по-прежнему значили для него много.

В ссылке Вей Ши научился терпеть соседство простых солдат - в казарме либо привыкаешь, либо сходишь с ума. Научился не огрызаться на команды сержантов - армейские наказания хорошо дисциплинируют. Научился заставлять уважать себя и под чужим именем. Стал лучшим и попал в императорскую гвардию - и дед, проходя мимо, едва заметно одобрительно качал головой. Во дворце, конечно, его узнали, но Хань Ши жестко пресекал попытки как-то выделить внука из других гвардейцев или воздать ему почести. Дед, обрезавший перед ссылкой внуку возможность пользоваться родовыми умениями, поступил правильно - сейчас Вей Ши это понимал. А тогда только и оставалось, что по ночам от злости метаться тигром по окрестностям казарм. Единственное, что ему оставили. И что остается ему до сих пор.

С другой стороны, если и признавал Вей Ши над собой чью-то власть, то это была власть первопредка, деда, отца и Мастера клинков. И злость, и обида на учителя за эти дни постепенно превратились в глухое упорство. Он докажет Четери, что достоин перенимать его мастерство. И наказание выдержит с достоинством. И если надо учиться смирению… что же, он попытается, и начнет с раздражающей его навязчивой девчонки. И будет древний воин на него смотреть с той же гордостью, что и на рыжего мага, до уровня которого Вей Ши еще учиться и учиться. И дед будет.

Вей Ши шестом подхватил с жаровни тяжелый закипевший котел, поставил его у входа, на камни двора, и, зачерпнув деревянным ковшиком кипятка, плеснул его на лавку, на которой ранее сидел старик. И начал натирать ее щеткой. Много больных сюда приходит, и, чтобы не распространялась зараза, надо каждый день все тщательно отмывать.

- А я тебе принесла булочку рисовую. Вы же такие в Йеллоувине едите? Я специально попросила тебе приготовить. На, возьми!

Он повернулся - девочка, слишком сильно накрашенная, увешанная золотыми украшениями, опять стояла за его спиной, - обошел ее, снова набрал в ковшик кипятка, вернулся.

- Я вот сюда положу, - не растерялась девчонка и осторожно, будто в клетку к дикому животному, положила мягкую, пропитанную маслом булочку на подсохший краешек лавки. - Смотри, я написала тут по-йеллоувиньски «для хорошего настроения, Вей Ши».

Наследник императора покосился на булочку с йеллоувиньскими иероглифами и двинулся к другой лавке, на секунду подняв глаза к небу. На запеченном тесте коряво, но узнаваемо было написано «для земляной мыши, Вей Ши».

Каролина

- Слушай, ну что же ты такой ску… - Каролинка прислонилась плечом к колонне, которая была старше ее почти на тысячелетие, и затихла на полуслове, погрузившись в любование городом. Розовый и золотой, он наливался цветом по мере того, как солнце поднималось из-за горизонта, и туман струился по его древним улицам, меж холмов и домов, и река была серебряным зеркалом, а берега и дальние зеленые дымчатые холмы - чудесной рамой этого зеркала.

- Как же красиво, - мечтательно выдохнула младшая Рудлог и поспешно начала фотографировать, пока не ушло волшебство. Завтра придет снова в это время и послезавтра и, когда найдет ракурс, сядет рисовать. Закончила, обернулась к молчаливому странному йеллоувиньцу. - Разве есть в мире место красивее?

Голос ее дрожал от восторга. Послушник взглянул на город, и на миг, к удивлению Каролины, его высокомерное и жесткое лицо преобразилось, стало умиротворенным и мечтательным. И словно потянуло от него этим умиротворением.

Принцесса лихорадочно зарисовывала его в блокноте. Вей Ши нахмурился, глядя на нее, и она увидела, отступила, спрятав блокнот за спину, - вдруг снова на нее нападет. У колонн шевельнулись два ее охранника, но йеллоувинец даже не посмотрел в их сторону.

- Не бойся меня, - проговорил он скрипуче, словно давно уже не разговаривал. - Я не хотел тебе тогда сделать больно.

- Так ты извиняешься? - обрадовалась принцесса. Молодой человек промолчал, и она махнула карандашом и сосредоточенно нанесла тень на скулу на рисунке. - Ладно, буду считать, что ты извинился, и я тебя простила.

- Я не желал сделать больно, - высокомерно подняв подбородок, продолжил послушник. - Но не надо меня фотографировать и рисовать. Я не хочу.

- Но почему? - протянула Каролина жалобно. - Я никому не покажу, честно-честно. Ты красивый, понимаешь? У тебя выразительное лицо, глубокое. И плечи. Я не могу успокоиться, пока тебя не нарисую. У меня так бывает, - пожаловалась она. - Как мания. Думаешь, мне приятно приходить надоедать тебе?