Наутро после своей чудесной брачной ночи я проснулась в помятой постели рядом с отчетливо пахнущим вчерашним алкоголем Люком, прижатая к кровати его рукой и ногой. Несколько минут разглядывала лицо, очевидно, напившегося вчера мужа - все черты обострились, и он выглядел ещё более некрасивым, чем обычно, а я все смотрела и смотрела на него, пока губы не начали подрагивать. Сожаление и гнев снова начали грызть меня, и я кое-как выбралась из-под Люка, полюбовалась на пятно крови на простыне - кто бы сомневался, что он все предусмотрит, - и пошла в душ.
В свои покои я переехала еще до того, как Кембритч проснулся. Сон немного приглушил вчерашние эмоции и горечь обиды, но все равно стоило вспомнить о том, что я увидела в кабинете, как меня с головой захлестывала тяжелая злость и слезы подступали к глазам, и голова начинала кружиться. Самое противное, что даже не застань я Люка в лучших традициях мелодрам (а я-то всегда думала, что так только в кино бывает), то рано или поздно эта сцена все равно бы случилась. Пусть после свадьбы, но я бы узнала, что эта женщина жила здесь все то время, пока он хотел и получал меня. И вряд ли моя реакция была бы иной.
А еще Мария, взявшая на себя ознакомление меня с положением дел в замке, голосом опытного разведчика доложила вчера:
- У этой Софи двое детей. Слуги болтают, что это дети хозяина, ваша светлость, и вовсе она не вдова, а давняя его любовница. Говорят, он заходит к ней справиться о здоровье каждый день.
Когда горничная ушла, я расколотила от ярости заварочный чайник. И так с самого представления слуг мне казалось, что служанки и лакеи с поварами смотрят на меня кто с жалостью, кто с жадным любопытством, и так и слышались шепотки и пересуды за спиной. Люк поставил меня в положение обманутой, достойной сочувствия, несчастненькой. А я терпеть не могла выглядеть жалкой. И еще меня трясло от ревности и злости. На Люка. На эту женщину, у которой хватило стыда оставаться здесь, на ее детей, на всех в замке, ставших свидетелями моего позорного положения.
Бобби ткнулся палкой мне в колено, измазав клетчатые брюки, и я, отвлекшись от тяжелых мыслей и дикого желания покурить, снова кинула ее, развернулась и пошла в замок. Пес поскакал за мной.
Навстречу мне в холле попался Ирвинс. Такое ощущение, что все дворецкие в мире обладают способностью возникать на пути хозяев и сверхъестественным чутьем на них. Он тут же крикнул лакея, чтобы тот вымыл пса, сам принял на руки мой промокший дождевик - голубой в желтых цветах - и зонт.
- Моя госпожа, желаете что-нибудь? - почтительно поинтересовался старый слуга, размещая вещи на вешалке и предлагая мне туфли.
- Нет, - слишком резко пробурчала я. Но эмоции взяли вверх. - Да. Проводите меня к лазарету, Ирвинс. Там ведь сейчас находится… госпожа Руфин?
Дворецкий заколебался, я чувствовала это, но склонил голову и пошел вперед.
Зачем я шла туда, как отвергнутая склочная жена, ищущая бабской драки? Устроить скандал? Выбросить ее из замка? Уничтожить парой высокомерных фраз, облить презрением? Или посмотреть в лицо своему страху и своей невозможной ревности?
Я толкнула дверь лазарета, что располагался на втором этаже, не дожидаясь Ирвинса, вошла внутрь. Здесь было очень чисто и тихо; молоденькая медсестра замерла, поднося ко рту чашку с чаем, почтительно встал из-за стола и поклонился пожилой врач. В стороне приветствовал меня молодой мужчина с нашивкой виталиста, но я уже увидела чуть приоткрытую дверь одной из палат, направилась к ней и распахнула створку.
И посмотрела в лицо своему гневу.
Я видела Софи Руфин мельком, когда ещё глаза не были застланы туманом ненависти и обиды, и запомнила ее рыжей и очень красивой. Сейчас, приподнявшись на койке, на меня с ужасом, щурясь, смотрела изуродованная молодая женщина, похожая на старуху из-за слезающей с лица, плеч и рук кожи и красных и серых пятен после обморожения. И это уже подживало - то есть бинты сняли, оставили только мази и виталистические процедуры. Красными были и глаза, губы ее вообще были похожи на какие-то клочья, волосы потускнели и напоминали паклю. Она со страхом прижимала к себе двух девочек, таких же рыжих, как она сама, и от Люка в них не было ничего. Это и неудивительно, если они были рождены не в браке, но я смотрела на них и понимала - нет, не его. Ни малейшей черточки.
Девочки начали плакать, и женщина, легко придерживая их, что-то зашептала сипло в макушку младшей. Видимо, гортань я тоже ей выморозила. При таких повреждениях удивительно, как она осталась жива.
У меня закружилась голова.
Злость ушла, сменившись растерянностью и осознанием того, что я лишь чудом не убила человека. И только чтобы не сбегать отсюда, давая повод ещё большим пересудам, я подошла ближе. Женщина сжалась еще больше.
- За вами хорошо ухаживают?
- Да, госпожа, - просипела она. Девочки рыдали, глядя на меня, как на злую ведьму, и это ощущалось странно и некомфортно. Вблизи картина была ещё более ужасающей. Конечно, в таком состоянии ее нельзя транспортировать.
- Мне жаль, что так случилось, - еле выдавила я из себя.