Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие

Он брел по ночному побережью, отпивая из бутылки и сплевывая горькие зерна, пинал набегающие черные волны, а ветер гнал над ним облака, освещенные огнями большого города, рваные, стремительные. Мысли путались, и в то же время все ощущалось кристально-ясным, четким. Сколько он так шел? Куда он шел?

– Вот и вы, шеф, – прозвучал уставший женский голос. Кто-то подхватил его под руку, куда-то повел.

– Дробжек, – сказал он заплетающимся языком, – как вы нашли меня?

– Сами пришли, – огрызнулась она. – Как мальчик, Игорь Иванович. Ну нельзя так. Я же звонила!

Свет в доме ударил по глазам, и он снова выпил – и бутылка выпала из рук. Мир вокруг вдруг прекратил вращаться. Дробжек, горячая, живая, тащила его в спальню. Уронила на кровать, включила тусклый ночник, сняла ботинки, стянула штаны, стала расстегивать рубашку – он лежал, глядя в потолок, и, только когда она коснулась его живота, перевел на нее взгляд. Увидел прямо перед собой в полумраке спальни тяжелую, налитую грудь. В голове зазвенело, тело сжалось – и он протянул руку и дернул лямку хитона, разрывая ее.

В глаза плеснуло сочным женским телом, качнулся солдатский медальон – Игорь только успел увидеть огромные синие глаза, схватил женщину за плечи, удерживая, и с хрипом впился в большой, темный сосок губами. Потянул Люджину на себя, закрыл глаза и поцеловал. Ожесточенно, отчаянно, чувствуя, как снова заходится в груди сердце.

– Только не уходите, – просипел он напарнице на ухо, опуская ее на постель, поднимая подол платья и дергая за вторую застежку – та треснула, и одежда просто развалилась, – только не уходите.

Люджина тяжело дышала, но молчала, да он бы и не услышал ничего. Он снова целовал ее грудь, сминал ладонями, покусывал, терся щекой, затем набрасывался на послушные губы, стягивал белье – или тоже рвал? – и, наконец, погрузился в нее и задвигался, как безумец, упираясь лбом в подушку. И казалось ему в полынном бреду, что под ним совсем другая женщина – с разметавшимися по подушке светлыми волосами, с мягкими губами, и он шептал ее имя, рычал «люблю» и ликовал, чувствуя на плечах ее руки, слыша всхлипы и стоны, и никак не мог остановиться – и брал ее несколько раз, пока не забылся, прижимая к себе горячее женское тело.

И не мог он видеть, как плачет в его руках синеглазая северянка, плачет в тусклую ночь и не делает попытки уйти – потому что, в отличие от него, прекрасно понимает, кто с ней рядом.

Просыпался Игорь тяжело и беспокойно. Голова гудела, и ощущения были странные. Проникающий в окна солнечный свет резанул по глазам, когда он попытался их открыть, и отозвался болью во всем теле. Он не сразу осознал, что не один в постели. Рядом была женщина. Игорь двинул ладонью – и под пальцами напрягся сосок; затем пошевелился – и ощутил бедрами прижатые к нему ягодицы. И подбородок упирался в теплое плечо, и запах вокруг был совершенно недвусмысленный, как и ощущения в теле.

Стрелковский проморгался, разжал руку – не хотелось, ой как не хотелось – и отодвинулся. Сразу стало холодно.

Женщина вздохнула и перевернулась на спину. Повернула голову и посмотрела на него – устало и отчаянно. Губы у нее были красные, воспаленные.

– Люджина, – спросил Игорь пересохшим ртом, – что вы тут делаете?

И сам тут же поморщился от глупости своего вопроса. Сел и схватился за голову. Дробжек потянулась к нему, и полковник дернулся, отодвинулся еще дальше, встал.

– Уходите, – попросил он, – не нужно, Люджина. Чертов алкоголь!

Она поднялась молча, потянулась за смятым хитоном – он не хотел смотреть, но посмотрел на нее. И увидел и следы от своих зубов на груди, и синяки, и красные пятна на теле.

– Зачем? – спросил он глухо. – Люджина, на кой вам это нужно было?!! Я же был пьян в стельку! Вы могли меня скрутить как мальчишку!

Они стояли друг напротив друга, разделенные смятой, развороченной постелью, и каждый задерживал дыхание, пытаясь не захлебнуться собственной горечью.

– Я люблю вас, Игорь Иванович, – спокойно ответила северянка. Он застонал, сжав зубы.

– И что, Дробжек? Вы теперь думаете, что я излечился и мы будем жить долго и счастливо? Люджина, – проговорил он четко. Во рту, в груди было горько и омерзительно стыдно. Так ощущается предательство, таков вкус у попранной памяти. – Я всю жизнь любил и буду любить только одну женщину. Не вас. Я никогда не полюблю вас, понимаете?

– Понимаю, – сказала капитан и сглотнула, точно решаясь на что-то. В глазах у нее темнел страх. – Я не прошу этого, Игорь Иванович. Но я могу быть вам другом. Родить вам детей. Поддерживать вас в горе и в радости. И не ждать любви. Дайте мне хотя бы год рядом с вами.

У него с Ириной не было этого года. У него больше ничего не было, даже памяти. В груди зарождалось что-то вибрирующее, яростное, сотрясающее все тело.

– Уйдите, – сказал он сквозь зубы. – Вы мне не нужны. Убирайтесь, Дробжек. Убирайтесь! – заорал он и зарычал, чувствуя, как взрывается мир болью и в глазах темнеет.