Это был его голос, голос моего господина, голос богочеловека. Металл шлема делал звук глуховатым, будто идущим из чрева, но это был его голос — знакомый и нежный. Даже беззаботный, словно мы встретились не в охваченном ужасами войны Кале, а на дворцовой лужайке, на летнем празднике, устроенном королем Эдуардом.
Лошадь остановилась. Я забралась на какой-то обломок, но это прибавило мне лишь несколько жалких дюймов.
— Мой господин, это я!
— Мисс Мальчик, какого черта тебя занесло в Кале?
— Я здесь живу, — ответила я, плача и смеясь от радости неожиданной встречи. — А как вы?
— Был освобожден, сражался, побеждал. Похоже, сегодня потерплю поражение. Слушай, а тебе не опасно быть в этой заварухе?
— Опасно, — призналась я. — Англичане сумеют удержать город?
Сэр Роберт стянул перчатку с правой руки, затем снял с пальца кольцо и бросил мне, ничуть не заботясь, поймаю я его или нет.
— Держи кольцо и со всех ног беги в гавань. Там стоит «Уиндфлайт». Это мой корабль. Покажешь им кольцо, тебя пропустят. Встретимся на борту, если нам придется уплывать отсюда. А сейчас не стой, беги на корабль. Мы будем атаковать французов.
— Форт Рисбан захвачен! — крикнула я, стараясь перекричать гул и грохот. — Теперь их пушки повернуты в сторону гавани. Они будут стрелять по вашему кораблю.
Роберт Дадли захохотал, словно смерть была для него всего лишь забавной шуткой.
— Мисс Мальчик, я вообще сомневаюсь, что уцелею в этом бою. Но тебе, быть может, судьба и улыбнется. Беги в гавань.
— Мой господин…
— Это приказ! — рявкнул он. — Беги!
Я громко вздохнула. Наверное, это кольцо сэр Роберт носил на мизинце. Мне оно подошло на средний палец. Я надела его поверх обручального кольца. Надо же, кольцо Дадли — у меня на пальце.
— Мой господин! Возвращайтесь живым! — крикнула я.
Рядом, заглушая все звуки, отчаянно ревел боевой рожок. Кавалерия сэра Роберта готовилась к атаке. Он опустил забрало, снова надел перчатку, взмахнул копьем, посылая мне прощальный привет, и развернул лошадь.
— Я — из рода Дадли! — крикнул сэр Роберт. — За Бога и королеву!
— За Бога и королеву! — подхватили его конники. — За Бога и королеву! Дадли! Дадли!
Они поскакали к городским воротам; туда, где сейчас, должно быть, горел мой дом вместе со всеми сокровищами покойного отца. А я, словно девка-маркитантка, потянулась за кавалеристами, ослушавшись приказа своего господина. Улочки, что были по левую руку, звали меня свернуть к гавани, пока еще не поздно. Но меня звал за собой, тащил за собой лязг и грохот кавалерийского отряда. Я бежала вслед за ними. Со стороны ворот слышался ответный гул — французы упрямо штурмовали стены возле ворот. Здесь ко мне вернулся страх. Я замерла, сжалась и обернулась назад, понимая, что нужно бежать отсюда к гавани… если добегу.
И тогда я увидела ее — белокурую женщину Дэниела, мать его сына. Я невольно содрогнулась. Ее платье, всегда такое опрятное, было испачкано и разорвано на плече, обнажая одну грудь. Дэниел-младший с широко распахнутыми, обезумевшими от страха глазами цеплялся за мать. Жуткую картину дополняли растрепанные волосы и синяк под ее левым глазом. Женщина напоминала лань, которую преследовали охотники. Она бежала и только чудом не падала, цепляясь за булыжники.
Белокурая женщина сразу же узнала меня. Мы встречались с нею на каждой воскресной мессе, занимая последние скамьи (миссис Карпентер больше не удостаивала ее права сидеть рядом с собой). Мы обе понимали свою участь и, что греха таить, недолюбливали друг друга, хотя и не проявляли открытой враждебности.
— Ханна! — крикнула она. — Ханна, иди сюда!
— Зачем? — сердито спросила я. — Что тебе от меня нужно?
— Возьми его! — крикнула она, указывая на ребенка.
Видение в церкви! Я мгновенно вспомнила страшную темноту, наполненную звуками. Вспомнила крики, цокот копыт. И крик… ее крик: «Возьми его!»
Французские катапульты обрушили на нас очередной град камней. Я нырнула в первую попавшуюся дверь. Женщина поспешила за мной, прикрывая собой малыша.
— Ханна! Ханна! Помоги мне!
— Чем? — огрызнулась я. — Возвращайся к себе домой. Спрячься в подвале или еще где-нибудь.
Послышался тяжелый скрип воротных противовесов и рев голосов. Кавалеристам сэра Роберта не терпелось броситься на французов. Это была ярость без надежд на победу.
— Они нас покидают! — в ужасе закричала мать Дэниела-младшего. — Они убегают!
— Что за чушь ты несешь? — вконец рассердилась я. — Они будут биться с французами… Ну, что ты торчишь под обстрелом? Найди себе укрытие!
— Зачем они открыли ворота? — запричитала белокурая женщина. — Теперь французы ворвутся и оттуда. Этого нельзя было делать! Французы уже здесь. Французы в городе. Это они…
Я вдруг поняла смысл ее торопливых слов. Я поняла, откуда ее синяк под глазом и почему на ней разорвано платье. Французы ворвались в Кале, и кто-то успел изнасиловать эту несчастную.
— Они прорвались со стороны гавани! Четверть часа назад!