— Видишь? Каждый такой свиток нынче под запретом. А эти рукописи — настоящее богатство твоего отца. Твое приданое, если хочешь. Когда вы приехали в Англию, все это считалось лишь обширной коллекцией древних рукописей. Сейчас — обширные доказательства против вас с отцом. И что прикажешь с ними делать? Сжечь перед тем, как люди королевы сожгут нас?
— Их нужно надежно спрятать и сохранить до лучших времен, — сказала я.
Какой еще ответ могла дать дочь ученого и собирателя книг?
Дэниел поморщился, будто услышал от меня невероятную глупость.
— Да пойми ты! Нет теперь в Англии никаких надежных мест, где можно было бы спрятать эту коллекцию и спрятаться самим. Очень скоро все правление здесь станет испанским. Нужно поскорее уезжать отсюда и увозить эти сокровища.
— И куда теперь нам податься? — закричала я, забыв про всегдашнюю осторожность.
Это был вопль ребенка, уставшего от нескончаемых дорог.
— В Венецию, — спокойно ответил Дэниел. — Сначала мы поедем во Францию, а оттуда — в Италию. Я продолжу обучение в Падуе, твой отец обоснуется в Венеции, откроет типографию. Там мы все будем в безопасности. Итальянцы почитают знания. В Венеции полно образованных людей. Дела у твоего отца быстро наладятся.
Я уже знала, какие слова он произнесет дальше, и не ошиблась.
— И мы с тобой поженимся, — сказал Дэниел. — Сразу же, как приедем во Францию.
— А твоя мать и сестры?
По правде говоря, меня пугал не столько брак с Дэниелом, сколько необходимость жить под одной крышей с его родней.
— Они вовсю готовятся к отъезду.
— И когда уезжать?
— Через два дня, на рассвете. Это будет Вербное воскресенье.
— Но почему так скоро?
— Потому что твоим отцом уже интересовались.
Я очумело глядела на Дэниела, не совсем понимая его слова, но уже чувствуя, что начинают сбываться мои самые худшие опасения.
— Сюда приходили люди королевы? За тобой?
— Они искали не меня, а Джона Ди, — тихо ответил отец. — Они знают, что он посылал книги сэру Роберту. Еще они знают, что он виделся с принцессой. Более того, им стало известно, что Ди предсказал смерть короля Эдуарда, а это считается государственной изменой. Этим людям хотелось увидеть книги, которые мистер Ди попросил меня сохранить.
Я в отчаянии сцепила руки.
— Книги? Какие книги? Ты их спрятал?
— Да. В погребе, — ответил отец. — Но если люди королевы примутся искать и поднимут половицы, они найдут.
— Зачем ты хранишь запрещенные книги? — накинулась я на отца, злая от собственного бессилия. — И с чего ты взялся быть хранителем книг Джона Ди?
Отец не рассердился. Наоборот, он смотрел на меня сейчас ласково, как в раннем детстве, когда я многого не понимала.
— Пойми, querida, когда в стране начинают хватать и казнить еретиков, все книги становятся запретными. Улицы мгновенно ощетиниваются виселицами, а глашатаи, перевирая слова, выкрикивают названия книг, на которые отныне даже смотреть опасно. Более того, каждый образованный человек становится для властей скрытой угрозой. Джон Ди, сэр Роберт, Дэниел, я и даже ты — все мы так или иначе крепко завязли в знаниях, оказавшихся вдруг под запретом. Первый шаг — жечь все книги и манускрипты, чтобы остановить их распространение. Но остаются мысли. А чтобы мысли не бродили в головах, проще всего отсечь головы. В данном случае наши.
— Отец, мы — не мятежники, — продолжала упрямиться я. — Мы не готовили заговор. Ты не печатал памфлеты против королевы. Кстати, она давно могла бы казнить сэра Роберта. Но он жив, и Джон Ди — тоже. Пойми: она расправлялась с мятежниками, а не с вольнодумцами. Королева милосердна…
— А что будет потом, когда из Елизаветы вырвут признания? — накинулся на меня Дэниел. — Она назовет многие имена, и среди них — не только имена мятежников, вроде Томаса Уайетта. Она упомянет Роберта Дадли, Джона Ди. Возможно, даже тебя. Разве ты никогда не передавала ее посланий и не выполняла ее поручений? Ты можешь в этом поклясться?
Я не могла клясться за другого человека, однако я была на стороне Елизаветы, а не Дэниела.
— Она никого не выдаст. Принцесса знает цену таких признаний.
— Прежде всего, она — женщина, — сказал Дэниел, не принимая моих доводов. — Ее припугнут, пообещают прощение, и она назовет всех.
— Ты судишь о женщине, которую если и видел, то издали! Что ты знаешь о Елизавете? — взвилась я. — Да, она — женщина, но не из тех, кого легко напугать. И от страха она не станет лить слезы и ползать на коленях. Когда принцесса напугана, она будет сражаться, как разъяренная кошка. Будь она слабой и податливой, королевский совет давно бы выбил из нее любые признания.
— Ты плохо знаешь природу женщин, — тоном наставника заявил Дэниел. — Как бы твоя Елизавета ни изворачивалась, людям королевы известно о ее темных делишках с Дадли, Ди, Уайеттом и всеми прочими. А ведь я тебя предупреждал. Я тебе говорил: эта двойная игра при дворе поставит под удар не только тебя, но и всех нас. Ты не вняла моим предупреждениям. А теперь беда у самого нашего порога. И все из-за тебя.
У меня от злости перехватило дыхание.