Королевские идиллии

Несомненно, опыт, накопленный к этому времени английской литературой, был досконально изучен Альфредом Теннисоном, и этот опыт включал в себя сонеты эпохи Возрождения, казалось бы, до конца исследовавшие любовные муки человека и не оставившие никаких тайн для потомков, и лирику поэтов-романтиков, в основном, «Озерной школы», или, как их еще называли, «школы спиритуалистического романтизма», сумевших отвратить общественный вкус от красивого пустословия и привести его «к изучению человека и природы, изгнать фальшивое, преувеличенное изображение характеров и чувств, заменив их истинным сочувствием к человечеству»^[7]. Широчайшая образованность и еще то, что, верно, называется чутьем гения, помогли Теннисону понять себя и точно определить свое место в поэзии Англии. Не меряя свое горе вселенскими масштабами, он попытался найти для себя приемлемый способ примирения с жизнью: «Если Мильтон от горя был готов наброситься на своих врагов, Шелли – на врагов своего друга и вообще всего прекрасного и благородного, то Теннисон взялся за кропотливое изучение тончайших нюансов своих чувств и настроений»^[8]. Кстати, одновременно с ним, правда в прозе, это попыталась сделать Анна Бронте (1820–1849) в своем до сих пор недооцененном романе «Эгнес Грей» (1847), предвосхитившем величайшие открытия в области психологического романа. Ее затмили гораздо более яркие современники: Диккенс, Теккерей, ее собственные сестры, но попытка писательницы покопаться в душе малоприметной девицы, выполненная с изысканностью и искренностью, которые не уступают Теннисону, далеко не случайна в истории английской литературы именно в это время. Что у Альфреда Теннисона, что у Анны Бронте – это были, в сущности, первые попытки раскрыть внутренний мир самого обычного (как впоследствии говорила Вирджиния Вульф, «случайного» человека) во всей полноте его жизненных ощущений, которые уже в начале XX столетия и в творчестве литературных наследников обоих первопроходцев завоевали достойное место в английской и европейской словесности.

«In Memoriam» – цикл, состоящий из 131 элегии со вступительным плачем и заключительной свадебной песней. В английской поэзии элегия имеет долгую историю и как жанр возникла в эпоху Возрождения на основе древнегреческой «жалобы», то есть печального лирического стихотворения, однако лишь в творчестве Теннисона она максимально раскрыла свои возможности.

Когда луна на полог мне

Прольет свой луч, я знаю: он

У моря, там, где тих твой сон,

Сияньем вспыхнул на стене.

Твой мрамор выступил на свет,

Серебряный пожар луны

Крадется тихо вдоль стены,

Вдоль имени и чисел лет.

Но вот – он уплывает прочь,

Как луч на пологе моем.

Усталый, я забудусь сном,

Пока рассвет не сменит ночь.

Тогда, я знаю: развита

Над морем искристая шаль,

А в церкви, там, где спит печаль,

Как призрак, светится плита.

Перевод М. Соковнина

Лирические стихотворения Альфреда Теннисона очень трудно переводить, и на русском языке они, как правило, обретают излишнюю семантическую определенность или неведомую Теннисону энергичность, – страстность. В русской поэзии его стих, если и можно сравнить, то, скорее всего, со стихами Фета или Майкова, хотя, конечно же, это сравнение очень приблизительное. В элегиях Альфреда Теннисона звучит голос человека, который не стремится взывать к рассудку воображаемого читателя и не стремится взорвать, перевернуть вверх дном его чувства. Он негромко и как будто даже для себя самого проговаривает прекрасные строки, наполненные тем сокровенным содержанием, которое обыкновенно спрятано в самой глубине человеческой души.

Прошли годы. Для Теннисона это был долгий путь от осознания невосполнимой утраты, через сомнения в Божественной справедливости, к примирению с жизнью и смертью. Друг теперь как бы не потерян для него, ибо, следуя традиции Петрарки, поэт представляет его небесным небожителем, преодолев своей волей и своей любовью разлучившие их время и пространство. При всем индивидуализме поэтического «я» в элегическом цикле Теннисона, его поэтическое «я» воплощает в себе не одинокого мятежника, героя или преступника, то есть сверхчеловека (не так уж часто встречающийся в реальной жизни тип), а то множество людей – глупых и умных, удачливых и не очень, которые, в сущности, составляют человечество; недаром Альфред Теннисон, преемник Уильяма Вордсворта, писал: «В этих стихотворениях «я» – не всегда автор, говорящий о себе, нет, это голос человечества, звучащий с моей помощью»^[9]. «Простой» человек, человек из толпы обрел своего поэта, умного и все понимающего, жизненное кредо которого не могло и не может не импонировать этому человеку с его разочарованиями, страданиями, трудностями, преследующими его в жизни:

Нет, лучше уж терять, любя,

Чем жить, совсем любви не зная.