Райдо, дорогой мой друг, пишу тебе, надеясь, что ты, скотина упрямая, еще жив и бодр. Давненько я не получал от тебя весточек, и обстоятельство сие ввергает меня в пучину печали.
Впрочем, подозреваю, что, ежели бы ты вдруг вознамерился вернуться к жиле первородной, меня бы о том известили. А потому полагаю, что дела твои, о коих моя драгоценная супруга велит интересоваться приличий ради, ежели не хороши, то сносны. Мои же, коль тебе интересно хоть сколько, и вовсе замечательны, поелику я вовсе остепенился, а в самом скором времени обзаведусь и наследником.
Райдо, хрыч ты старый, я ж надеюсь, что ты почтишь меня присутствием? Или как там еще принято? Соизволишь оторвать свою великовельможную задницу да заглянуть в наши края?
Обещают, что ранней осенью родит.
И мальчишка будет по каким-то там их приметам. Мне-то все едино, что малец, что девка. Странно так. Я — и папаша…
Какой из меня папаша?
Приезжай. Порадуешься за меня. Или посочувствуешь. У тебя это, помнится, здорово выходило.
А теперь, собственно, о деле, выражаясь изящным языком, какового от меня супружница требует, а отказать ей не могу, поелику она от отказа в волнение приходит, что в ее положении чревато.
Никогда не спорь с беременной женщиной!
А лучше вообще держись подальше, не то все одно виноватым будешь.
О чем это я? Голова пухнет, спасу нет. О деле, стало быть… дело же такое. Дошли до меня слухи, что будто бы папаша Брана, о котором ты небось уже и запамятовать успел, возжелал премного с райгрэ примириться. И от желания этого строчит послания, одно другого длиньше, клянется в вечной любви и поклоны бьет, о прощении умоляя.
Я-то те послания читать не сподобился, однако же ж большого ума не надобно, чтоб понять, чего эта скотина старая добивается. Ежели райгрэ простит и запрет свой снимет, то папаша Бранов первым же днем к тебе в гости наведается, и отнюдь не с розанами в зубах.
Райдо отложил лист, который обрывался, подведенный длинной кривоватой чертой. Под ней письмо продолжалось, но почерк Кеннета изменился, сделавшись четче, аккуратней, что само собой свидетельствовало о новостях не самых приятных.
Имелась за старым приятелем одна особенность: чем гаже были новости, тем аккуратней почерк.
Райдо вздохнул и подвинул чистый лист.
Все же голова по-прежнему варила туговато и читать Кеннетовы каракули без перевода Райдо не умел.