Королевский десерт

– Ну а кто еще? Те, кто любят это дело… ну, прыжки, они себе парашюты сами покупают. Которые от случая к случаю – клубные берут, уже уложенные, а этим, частникам, он всегда переукладывает.

– Зачем?

– Зачем? Ну, ты даешь! Если они сами дома уложат, так через одного лепешки пойдут. Укладка – в этом деле самый главный момент. Вот Михалыч и при деле.

– Так и ему, этому Тришину, тоже он укладывал?

– Тришину? А кто же еще? Он, больше некому.

– То есть если парашют не раскрылся, его вина?

– Вина?! Ты чего? Никогда еще не было у нас, чтоб не раскрылся!

– А вчера?

– Что вчера? А, это… Ну, еще ж неизвестно, в чем там дело. Может, он сам…

– Как это – сам?

– Ну, мало ли…

– А больше ничего особенного не заметил?

– Да поначалу все как всегда. Крепость, чумной форт ей Данила показал, облетели красиво, потом пошли на другой конец, набрали считай предел, они вышли. Ничего особенного.

– Она вроде обиженная была, может, ругалась?

– Да ни фига она не обижалась, еще трепались там, перед выбросом.

– Она по-русски говорила? Ты ж говорил, американка?

– Я сказал американка? Англичанка же! А там – вроде по-русски, он собрался, говорит, до встречи на земле, а она ему: «я ниже» и добавила что-то вроде «три мили».

– Три чего?

– Три мили. Мы поднялись на четыре с половиной тысячи метров. Он просил, давай еще, но Даня уперся – для «Сессны» это потолок. Если еще выше, можно свалиться, тогда всем кранты.

– Свалиться? Там у вас что, стенок нет?

– Не, ты совсем? Если на пределе высоты аэроплан еще задерет нос – вполне возможен штопор. Нам за это не платят, знаешь ли. А при выбросе вес падает, машина может сама подпрыгнуть, а результат одинаковый. Вот они и пошли примерно на трех милях, если по-английски.

– Ты сказал, поначалу как всегда. А когда пошло не так?

– Кто, я сказал поначалу? Ну да, а когда они пошли, я смотрю, одно крыло раскрылось, а другого нет и нет. Я и говорю Даньке: «Похоже, у нас нештат. Отказ у второго».

– Крыло? Какое крыло? Они Икары у вас?

– Ну, е-мое, ты вообще телик смотришь? Круглые парашюты только в армии остались, для лохов. Счас все купола делают плоскими, они летают, как воздушный змей. И называются – крыло.

– А почему ты решил – у второго? А не у второй?

– Кто, я решил?

– Блин, кончай ты переспрашивать!

– Ну, мы ж их там по мальчикам-девочкам не различаем! Первый-второй, и все дела… Данила стал снижаться, а я гляжу – и запаски не видно. Тогда мы и передали в Быки – скорее всего имеем полный отказ. Нам сказали – пройдитесь, посмотрите на земле.

– Как – пройдитесь? Вам же еще сесть надо было?

– Не, ну ты конкретно тупой! Пройтись – это типа облет сделать, пару кругов. Раскрытый купол на земле хорошо видно.

– Прошлись? Облетели?

– Прошлись. Ни хрена не нашли. Значит, раскрытия не было вообще.

– А комбинезон? Он ведь красный, должен быть заметен?

– Почему красный? Ой, извини… Совсем не обязательно. У каждого свой. У этого, нашего – черный… был. А у нее серебристый с голубым.

– Так вы там долго ходили… в смысле летали?

– Да у нас горючки оставалось на пять минут! Крутнулись, на выходе ноль по фазе – и домой.

– И больше ничего? Странного?

– Ну почему ничего? Я и говорю, как сели, к месту подрулили, подбегает старший по земле. Вот оно самое странное и показалось…

– Старший странно подбежал? К самолету?

– Я разве сказал – к самолету?

– Слушай, еще раз переспросишь – в ухо дам!

– Не, мы выбрались, нам кучу бумаг писать, вот и пошли на вышку, сдаваться. ЧеПэ, не хрен собачий!

– Ну, не томи… Что старший сказал?

– Говорит – второго тоже нету.

– Как это – нету?

– А так. Убег. Укатил. Там какой-то вроде пацан на мотоцикле крутился, он, вернее она его подозвала, парашют кинула, коза, сзади села, и др-р-р-р!

– А как они узнали, кто убежал? Почему она, а не он?

– Как узнали? Ой, извиняюсь… Диспетчер говорит: «Ну, ребята, писец! Ваш нештатник – крутой парниша, добра не жди!» Как будто от некрутого нам полное счастье…

– С чего он решил – крутой?

– С чего решил? Ой, ну прости, я нечаянно… По машине. Я тебе говорил, на какой он тачке катается? Вон, на стоянке, красный «жеребец»… Сверху видно – машина на месте. Как приехал, так и стоит. Значит, это он накрылся. А баба с перепугу ноги сделала. Вот и все.

– Постой, давай о другом. Они же к вам не с улицы приходят? Я имею в виду, на посадку?

– С улицы? Не, у них обязательно инструктаж, их записывают… там и доктор, если надо. У нас строго!

– А можно на журнал посмотреть? Как они записались?

– Как записались? Ну, пошли, посмотришь…

В пухлом прошито-пронумерованном журнале чуткий репортерский нос уловил первый, пока слабенький запашок – едва ощутимо потянуло сенсацией. Дата, время, номера лицензий, страховка… Фамилия, имя, адрес… Летчик ткнул пальцем в страницу:

– Вот, смотри, за вчера прыгало шесть пар.

– Они всегда попарно?

– Почему попарно? Ой… Да в нашу «Сессну» больше двух не лезет. По одному бывает, а по трое – никак.

– Ладно, покажи-ка… Ага. Все местные, питерские, кроме последней…

– Последней у нас не говорят… Лучше – крайней.

– Ну, крайняя… О-па! Ты-то сам читал?

– Кто, я? Читал, ясное дело! Не я один…

– А тут ничего странного не увидел?