Переписка с герцогом то повергала принцессу в отчаяние, то давала надежду, доводила до слез, смешила, сердила или заставляла идти на уступки. Когда принцесса делилась со мной своими переживаниями, казалось, она ищет независимого свидетеля, который мог бы подтвердить, что ее видение королевской семьи, брака, придворной жизни, того, как с ней обращались, несправедливость, с которой она сталкивалась, — не бред, выгодный ей самой. А быть может, она хотела, чтобы посторонний человек лишний раз подтвердил, что она права, как будто слова герцога были недостаточно убедительны. Она выбрала меня, потому что знала: я хорошо знаю королеву и ее мужа.
Принцесса, правда, не любила, когда ее критикуют, но скоро поняла, что страдала не напрасно: и герцог Эдинбургский, и королева стали гораздо лучше к ней относиться. До самой смерти она восхищалась герцогом Эдинбургским. Несмотря на боль, причиненную принцессе первыми посланиями герцога, она всегда говорила, что никогда не забудет его ценных советов.
Однако герцог вскоре зашел в тупик. В газетах стали появляться скандальные статьи, и принцесса делала все возможное, чтобы утолить жажду прессы к громким заголовкам. Она сделала заявление для прессы такого рода: «Ее Величество королева и Его Высочество герцог Эдинбургский всегда хорошо ко мне относились и поддерживали меня». Когда всем было ясно, что ее брак находится на грани окончательного распада, принцесса старалась делать вид, что ничего не происходит. Тем не менее герцог Эдинбургский ради спасения монархии изо всех сил старался сохранить по крайней мере деловые отношения между принцем и принцессой. Именно принц Филипп, когда беседовал с принцессой в Балморале, уговорил ее поехать с Чарльзом в Корею, хотя она не хотела туда ехать. Это оказалась крайне неудачная поездка. Она окончательно убедила всех в том, что их брак развалился.
Двадцать седьмого ноября я написал друзьям Ширли и Клоду Райтам в Кентукки:
Я и не догадывался, что адвокаты принца и принцессы уже месяц как готовили документы на развод. В Хайгроуве мы все пребывали в неведении, и у принцессы были причины не посвящать меня в свои дела, ведь она знала, какой удар по нашему образу жизни это нанесет.
Я заказал рождественскую елку для поместья Хайгроув. Принца не было, а принцесса отправилась в графства Тайн и Веар со своей подругой-секретарем Морин Стивенс. Среда, 9 декабря, началась как обычно. Потом стало известно, что в три часа приедет Джейн, графиня Стрэтклайд, менеджер по персоналу. Едва увидев ее лицо, мы поняли, что у нее дурные новости; несправедливо, что на человека, которого все так любили, возложена столь неприятная обязанность. Выглядела она очень взволнованно, и, вместо того чтобы просто поболтать и обменяться любезностями, она, едва войдя, вызвала личного секретаря принца — Ричарда Айларда. Затем она приказала мне собрать на кухне всех слуг: Венди, Падди, Литу, Барбару (приходящих горничных) и Марию.
Приезд Джейн совпал с сообщением премьер-министра Джона Мейджора о том, что Уэльская чета, к сожалению, решила разойтись.
Между тем всюду — в Букингемском, Кенсингтонском дворцах и в Хайгроуве — все считали, что принцу и принцессе следует жить раздельно, но не разводясь. Нужно соблюдать закон, даже если все летит в тартарары.
Как только Джон Мейджор передал документ в палату общин, Джейн вышла из гостиной — на лице ее застыла такая скорбь, словно это она виновата в случившемся.
— Могу я сперва поговорить с Полом и Марией? — попросила она, и мы последовали за ней в столовую для прислуги. — Пожалуйста, закройте за собой дверь.
Я сел, крепко держа Марию за руку. Джейн упавшим голосом начала:
— Только сейчас начинаю понимать. Я ехала в Хайгроув, не зная зачем. Но только что объявили, что Их Высочества принц и принцесса Уэльские приняли решение разойтись…
По-другому и быть не могло, но сердца наши дрогнули, когда мы услышали эту печальную весть. Однако Джейн продолжала:
— …и Ее Высочество принцесса Уэльская хочет, чтобы вы оба прислуживали ей в Лондоне.
Она хотела, чтобы я работал вместе с дворецким Кенсингтонского дворца Гарольдом Брауном. Мария залилась слезами и запричитала:
— Быть не может, быть не может. Мы с Джейн молчали, Мария плакала.
— А что же сказать мальчикам? Ведь здесь их друзья, школа и наш дом. Нет, нет!
Наклонившись, Джейн обняла Марию:
— Не знаю, что и сказать.