Королевский дракон

Вспомнив бледное лицо и монотонный голос графа, которым тот провозгласил сегодня о своем участии в мятеже, Алан усомнился в желании быть родней этому человеку.

— Есть много причин, Алан, по которым графы могут менять свое решение о союзе с кем бы то ни было. Много причин, и некоторые из них не менее весомы, чем колдовство. Играя в эти игры, графы всегда отвращают взоры от алтаря Владычицы. Они преданы миру и благам его, поэтому мы не можем знать, что послужило причиной этого решения.

— Но я это знаю, — взорвался Алан. — Знаю!

Агиус недоверчиво приподнял брови.

— Откуда? Или ты адепт, успевший получить навык в запрещенном искусстве?

Алан с трудом совладал с желанием показать ему свою розу, до сих пор живую и благоухающую. Да, в это время года розы не цветут, но у графа был небольшой закрытый цветник, обогреваемый жаровнями. В нем цветы были почти круглый год. А если Агиус, не поверив в видение Повелительницы Битв, обвинит его в воровстве? Или еще хуже, если поверит, а затем решит, что в судьбу юноши надо вмешаться и ему?

— Нет, — скромно покачал головой Алан, — я ничего не знаю о магии, кроме тех сказок, что рассказывала нам диакониса.

Агиус махнул рукой и заговорил о другом:

— Ты должен ждать и наблюдать за всем, Алан. В любом случае меня все эти дела не касаются. Я остаюсь здесь, в Лавас-Холдинге.

— Так вы не идете с нами? — Впрочем, сам Алан не без чувства вины вспомнил об искалеченной ноге священника. Управляйся он с собаками построже, все было бы в порядке.

Но Агиус говорил не о ране.

— Я священнослужитель и связан обетом верности только с Владычицей. Хоть я и нахожусь в этом замке, в отличие от тебя я не служу графу.

Тоска заскулил под дверью. Алана ждали его ежедневные заботы, и он поднялся.

— Но, брат Агиус, если граф прикажет вам?

Агиус тонко улыбнулся:

— Лавастин не может мне приказать. Даже пытаться не будет.

Граф действительно не пытался. Они выступили на рассвете дня святой Исидоры. Двадцать конных, восемьдесят пеших латников и небольшой обоз. Агиус оставался в замке, с ним вместе оставалась и кастелянша Дуода, призванная охранять владения графа.

Алан сам не мог понять, грустно ему или радостно. Все, что он знал, — это то, что в его жизни начинается что-то новое. Он не был в Осне около года, но все это время знал: дом рядом, в четырех днях пути. Они пересекли реку Венну и двинулись вдоль чужих полей и незнакомых холмов.

Весь первый день пути его обуревали страхи и восторги. К началу третьего дня моросящий дождь и монотонная маршировка притупили его мысли, он тяжело кашлял и хлюпал носом. Грязь заляпала ноги и сапоги, руки мерзли.

Только в те немногие дни, когда солнце выглядывало из-за туч, можно было ощутить себя человеком. Он с собаками всегда спал под повозкой, недалеко от шатра, раскинутого для графа, — так, по крайней мере, можно было оставаться сухим. Другие солдаты устроились менее удачно и постоянно роптали.

На четвертый день похода, когда он купал псов в речке, из кустов, росших на берегу, кто-то бросил в него камень. Удар был сильным, и он вскрикнул от боли. Из зарослей донесся громкий смех. Собаки выскочили из воды и ринулись туда. Пока он успокаивал их, нападавшие скрылись, с шумом продираясь через бурелом. Он не видел лиц, только три спины.

Его оставили в покое, но иногда он находил в своем котелке с кашей дохлую крысу или еще какой-нибудь неприятный сюрприз. Из-за отсутствия брата Агиуса поговорить было не с кем. Мастер Родлин обращался с ним почтительно, но холодно, остальные или избегали общения, или были для него слишком важными персонами. Граф Лавастин не разговаривал ни с кем, только отдавал короткие приказы. Забота о черных псах лежала целиком на Алане, и хотя они были преданными, а их послушание росло день ото дня, Алан тосковал все больше и больше. Наконец они добрались до резиденции лорда Жоффрея и госпожи Альдегунды.

Лорд Жоффрей не ожидал своего родственника, но по обычаю вышел ему навстречу с клириками и кастеляншей. Лавастин не спешил обнять брата.

— Прости меня, — проговорил он, явно не находя нужных слов и глядя на Лавастина с подозрением, — моя Альдегунда в постели. Она болела и теперь, кажется, выздоравливает. С ней лекарь. — Он запнулся на последнем слове, будто хотел сказать что-то другое, но затем продолжил: — Девочка, родившаяся в Лавас-Холдинге, сейчас здорова, недавно ей исполнилось шесть месяцев… Как и обещали, мы назвали ее Лаврентией. Но что привело тебя к нам, дорогой брат? Ты прибыл сюда на праздник святого Сормы? И с такой свитой?

Действительно, свиту нельзя было не заметить. Даже Сабела с огромным кортежем выглядела более скромно и менее воинственно.

— Я прибыл получить твою поддержку и твоих солдат. Мы присоединяемся к госпоже Сабеле.

Лорд Жоффрей был очень удивлен. А Алан утвердился в своем подозрении о том, что граф околдован. Жоффрей всегда знал о планах брата, и такая перемена была для него шоком…

— Присоединяемся к госпоже Сабеле? — пролепетал лорд.

— Я так решил.

— Но это измена королю.