Королевский дуб

— Он был самым лучшим явлением в моей жизни. Он и леса, — просто сказал Том. — Он был самым хорошим человеком, какого я когда-либо знал. Когда он умер, мне хотелось умереть вместе с ним. И когда мать продала нашу половину плантации производителям бомб… В тот день я отказался от матери. До сих пор время от времени я встречаюсь с ней — невозможно на такой небольшой территории избегать друг друга. Но я порвал с ней всяческие отношения в тот день раз и навсегда.

— Мне очень жаль, что ты потерял отца, — проговорила я, сознавая, как недостаточны мои слова.

— Я не потерял его, — улыбнулся Том. — Он все еще со мной. В этих лесах он так же жив, как и в тот день, когда я видел его в последний раз.

— Меня поразили твои слова о том, что Скретч знает различные… „почему", — заметила я. — Со временем я смогу выучить… мифы и ритуалы и лесную науку. Но, Том, не думаю, что когда-либо пойму, почему это так важно. Не думаю, что когда-нибудь это станет для меня реальностью.

Том сидел по-турецки на меховом покрывале и смотрел на меня поверх своего бокала бренди. Бокал был тонким, старым и изящным. Я подумала, кому он принадлежал — семейству Дэбни или Пэт.

— Понимаешь, это вопрос родства, — объяснил мой смуглый друг. — Буквального родства с деревьями, животными, с живой водой ручьев и рек. С ненарушенными ритмами природы и времен года. Вследствие подобного родства каждый камень, дерево, гора, река, зверь, мужчина и женщина находятся между собой на „ты", являются братьями. Это существа, обладающие чувствами и сознанием, существа, которых следует чтить и прославлять. Говорят, что все мы ищем смысл жизни. Не думаю, что это действительно так. То, к чему мы стремимся, это познание состояния „быть живым", жить таким образом, чтобы наши жизненные впечатления, основанные на чисто физической основе, вызвали отклик и стали реальностью в нашей самой сокровенной сущности. Поэтому мы на самом деле чувствуем восторг от состояния „быть живым". Я обретаю это в лесах. Я ощущаю это в древних мифах, легендах и ритуалах. Я чувствую это в крови и плоти оленя.

— Это вопрос веры, подобный религии?

Я так усердно старалась понять его, что чувствовала, как пот выступает на лбу и у корней волос.

— Нет, это вопрос сознания. И только сознания. Сознания, которое находится не в голове, а во всем теле, в твоей плоти. Весь существующий мир наполняется сознанием, когда ты живешь по закону „ты". Мне кажется, что сознание и энергия, движущая мир, это одно и то же. Где ты видишь жизненную энергию, там ты обнаруживаешь и сознание. Безусловно, его имеют и травы, и деревья — все, что растет. И животные, конечно, тоже. И, когда ты живешь естественной жизнью в лесах, ты можешь заметить, что все различные элементы и стихии родственны друг другу. Именно это и означает жить жизнью дикой природы — познать ощущение естественности и взаимосвязи. Это имел в виду Торо,[90] когда говорил, что пошел в леса, потому что хотел жить в раздумье о назначении самой жизни. Ты являешься частью всего, что существует в мироздании, а все существующее является частью тебя, и все вокруг ощущает бытие друг друга.

— Значит, ты полагаешь, что понимаешь оленя, которого убил, или птиц? Полагаешь, что можешь общаться с водой или деревьями?

— Это больше, чем простое понимание. Это означает, что я каким-то образом становлюсь ими. Именно это я имею в виду, когда говорю, что ты должна думать, как олень. Я хочу сказать, что ты должна стать оленем. Этого можно достичь, так бывает. Я наблюдал, как гейтор схватил однажды дикую утку, и я буквально смог ощутить… бурю перьев и страха в своем рту. Я почувствовал, как мускулы с силой сжали мои челюсти. Когда я иду по следу, я иногда знаю не только, куда направляется или откуда идет олень, но и почему он это делает. А Скретч знал об этом всегда.

— Как же ты можешь убивать кого-то, кого ты так хорошо понимаешь? — печально спросила я, возвращаясь к тому, что меня так поражало, попросту припирало к стене.

— Потому что такова жизнь природы. И потому, что охотники поступали так всегда, иначе это не было бы охотой. И потому, что я вбираю… его красоту, дикость и силу, все его существо в себя, все это становится моим.

— И поэтому ты… натираешь себя кровью, и кладешь дубовые листья в рот оленя, и говоришь — что ты там говоришь? — чтобы испросить у него прощения, чтобы, так сказать, не быть виноватым?

— В этом сокрыто больше значения. Я исполняю подобный ритуал, чтобы сделать его смерть священной, дать ему понять, что я чту его и что его смерть полна смысла в высшем понимании этого слова, она не бессмысленна и не бесполезна.

Долгое время мы молчали; догорающий огонь в камине потрескивал и что-то шептал, а снаружи поднимался ночной ветер. Было очень поздно. Я чувствовала себя усталой, это была усталость сердца, ума и воображения, усталость плоти и кости. Я не знала, что буду делать с откровениями этой ночи. Всем сердцем мне хотелось вернуться на день назад, чтобы не знать всего этого, хотелось оставаться в объятиях Тома, беззаботно проваливаться в сон, как раньше.