Королевский дуб

Я пошла в комнату Хил. Девочка спала на смятой постели, телевизор тихо и бездумно повизгивал, тетрадь лежала раскрытой на покрывале рядом с Хилари. В тусклом зеленом свете девочка выглядела очень хрупкой, худенькой, похожей на призрак, мне показалось, что в ней есть что-то потустороннее, что-то, что вскоре растает и исчезнет. Откуда-то в моем сознании всплыли слова: „Анна Франк".[101] Я внезапно оледенела. Я потянулась к руке дочери, чтобы прикоснуться, разбудить, но затем сдержалась. Ее дыхание было глубоким и ровным, грудная клетка спокойно поднималась и опускалась. Я посмотрела на тетрадь; страницы были испещрены сжатым мелким почерком Хилари, и я не могла прочесть написанное. Толстая тетрадь уже заканчивалась. Я тихо перевернула ее, чтобы взглянуть на обложку тетради. Промелькнуло много страниц, исписанных убористым почерком. На обложке Хилари наклонными изысканными строчками в довольно удачной попытке каллиграфии черным фломастером вывела: „Истинная история Тома Дэбни".

Я вернулась в гостиную, легла на диван и долго плакала. Именно это я лучше всего помню о том лете — бесконечные, непрекращающиеся слезы. Слезы, не утолявшие печаль и не облегчавшие боль.

Инженер, которого обещал отыскать Клэй Дэбни, появился на следующей неделе точно в назначенный срок.

— Я познакомилась с ним в Гостинице, — с удовольствием объявила мне Тиш. — Его зовут Тим Форд, это большой костлявый рыжий парень из Теннесси, он тянет слова так же, как и все горцы, а его плечи не поместились бы, наверно, в моей ванной комнате. Он был в грязных джинсах, доверху зашнурованных ботинках на грубой подошве, а на поясе висела логарифмическая линейка. Подобного я не видела с колледжа. Я думала, что теперь инженеры используют компьютеры. У него кривые нос и улыбка, и вообще он похож на Гэри Купера, помнишь, в фильме „Источник"? Я почти уже заполучила его, хотела притащить прямо сюда, чтобы провести с тобой сеанс терапии. Такой жеребец! Но потом подумала, что жалко его тратить на тебя, потому что ты все равно скрываешься за паранджой. Поэтому решила, что он сможет немножко заняться терапией со мной самой. А потом он вдруг что-то сказал по поводу жены в Обурне — маленькой дамочке по имени Эрлин, — и я отстала. Я не собираюсь состязаться с Эрлин.

Я невольно улыбнулась.

— Большое спасибо за заботу обо мне. Если верно, что ты говоришь, так это просто мой тип.

— Я думаю, он очень похож на Тома. — Тиш не улыбалась. — Не внешне, но в нем что-то есть. Какая-то правильность под внешней оболочкой, какая-то твердость, похожая на камень, под приветливостью. Я думаю, Том поверит этому человеку.

— А каковы его верительные грамоты? — поспешно спросила я, не желая задерживаться на Томе Дэбни. И мне не хотелось встречаться с этим рыжим незнакомцем, который напоминал Тиш нашего друга.

— О, самые превосходные. Он связан с каким-то институтом по исследованию воды. Этот институт славится по всей стране, как сказал Клэй. А еще Тим работает на техническом факультете в Обурне. Так вот этот институт первым предложил новый метод анализа грунтовых вод и водоносных пластов. В землю, содержащую водоносный пласт, вводится что-то, называемое „трейсер", и этот прибор показывает, что находится в воде и в каком количестве, а иногда — как этот элемент проник в воду. Я так думаю, что этот метод считается более точным, чем все самые лучшие, какие только сейчас есть.

— Что ж, пожелаем ему успеха, — решила я. — Надеюсь, с Божьей помощью он сможет прояснить это дело. То, что творится сейчас, — просто кошмар.

Тиш внимательно посмотрела на меня.

— Не говори мне, что ты считаешь, будто что-то на заводе действительно не в порядке.

Я не могла взглянуть на подругу. Перед моими глазами стояло скорее старое воспоминание, чем образ пылающей воды, воспоминание это было тусклым и неясным. Но я видела эту воду. Я видела… ведь так? Разве Хилари не была свидетельницей всего случившегося? Разве маленькая козочка не заболела, не билась в конвульсиях и не погибла у нас на глазах? Охватившее меня ощущение нереальности было густым и тяжелым, мне казалось, что я не смогу пробиться на свежий воздух.

— Не думаю, что Том лжет, — ответила я подруге.

— Конечно, нет, но он так же, как и все остальные люди, склонен к ошибкам, слишком буйной игре воображения и похмелью. А вся кутерьма началась наутро после празднования дня рождения. В такое утро, как ни в какое другое, могут появиться галлюцинации. Энди, я обещала не вмешиваться в происшедшее между вами, но, пожалуйста, скажи мне, говорил ли Том, что заставляет его предполагать, что завод заражает болото Биг Сильвер?

Мое ощущение нереальности было таким устойчивым, что я смогла посмотреть прямо в глаза Тиш и ответить:

— Он об этом не говорил ни слова.

Том в самом деле ничего не говорил. Ни тогда, когда он застрелил козочку, ни когда я выхватила мою визжащую дочь из мерцающей воды, ни когда я бросилась с ней в дом и вынесла ее обратно, закутанную в одеяло, и запихнула в „тойоту", ни тогда, когда я уезжала в разгорающееся утро прочь от Козьего ручья. Ни единого слова.