Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Благодаря Н. Элиасу, в конце XX в. утвердилась некая монопольная точка зрения на сущность двора, как минимум второй половины XVII в., эпохи Людовика XIV. Основываясь, главным образом, на «Мемуарах» герцога де Сен-Симона, немецкий исследователь настаивал, что «Общество двора», социальная элита Франции — придворные, являлись в значительной мере жертвами Etat moderne, монархической централизации и эволюции цивилизации нравов. Смысл их существования сводился к созданию придворных партий, борьбе за материальные блага, т. е., за право быть как можно ближе к главному источнику жизненных ресурсов — монарху. Соответственно, двор для Н. Элиаса — это объект политической истории, средство, позволившее королям Франции, манипулируя ресурсами, установить абсолютную монархию с вертикалью власти и управления.

Собственно, Н. Элиас впервые дал научное определение двора: «То, что мы обозначаем как «двор» эпохи Ancien régime, есть изначально не что иное, как чрезвычайно разросшийся дом и домохозяйство французских королей и членов их семейства со всеми принадлежащими к нему в узком или широком смысле людьми. Расходы на содержание двора, на все это громадное домохозяйство королей находятся в смете расходов всего Французского королевства под характерной рубрикой «Maisons royales»[52].

Исследования современного нидерландского историка-компаративиста Йеруна Дуиндама, начиная с его «Мифов власти. Норберт Элиас и европейский двор раннего Нового времени» (1995), позволили поколебать сложившиеся историографические клише, привнесенные исторической социологией, и как минимум, поставить ряд важных дискуссионных вопросов. В частности, опираясь на более широкую источниковую базу, Й. Дуиндам пришел к мысли, что французский двор с точки зрения социальных связей — это, прежде всего общество компромисса, дворянства и королевской власти, где господствующее сословие отнюдь не напоминало жертву монархии. Более того, он посчитал мифом сам французский абсолютизм, сомневаясь в том, что границы монархической власти позволяли королю принимать решения, буквально следуя формуле «Ибо такова есть наша воля». Согласно его трактовке, абсолютная монархия никогда не могла быть абсолютной ни во Франции, ни в другой европейской стране, в силу наличия и сложного расклада социальных и институциональных интересов и связей, сохранявшихся традиционных норм и установлений, взаимовлияния различных социально-политических и экономических факторов[53].

Кстати, изучая французский (Версальского периода) и современный ему венский дворы, Й. Дуиндам выявил много общих черт, характерных в целом для европейских дворов XVI–XVIII вв., показав, что французский двор не являл собой уникальное явление. Оба центра, и Версаль, и Хофбург/Шенбрунн, по его мнению, были организованы под воздействием церемониального и организационного наследия бургундского двора XIV–XV вв., и поэтому обладали схожими организационными и церемониальными чертами, подлежащими сравнительному анализу. Он доказал, что оба двора выполняли незаменимую функцию социальной интеграции многих общественных слоев в придворную жизнь, что делает для сегодняшних исследователей актуальными проблемы изучения формирования придворного штата разных уровней, степени вовлеченности столичного, провинциального дворянства, неблагородных слоев населения в процесс рекрутирования почетного окружения монарха, формирования обслуживающих служб, равно как исследование взаимодействия двора и органов публичного управления[54]. Роль двора в связи с этим может рассматриваться значительно шире традиционных представлений о замкнутом социально-политическом институциональном пространстве для избранных персон.