Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Сам автор памфлета наверняка понимал, что любой современный ему историограф громко заявит о лживой интерпретации событий и фальсификации фактов, поэтому скрыл свое имя и не афишировал свое творение. Чего только стоит утверждение о том, что девочка из королевской семьи была любовницей своих «юных братьев». Любой человек, имеющий отношение к королевскому двору, прекрасно знал строгий распорядок дня детей Франции, которые находились под постоянным контролем и надзором нянек, воспитательниц, гувернанток, фрейлин, камеристок, и которые ежечасно выполняли свои обязанности публичных персон при утреннем подъеме монарших особ, мессе, вечерне, завтраках и обедах, балах и охоте. Даже легкий флирт шестнадцатилетней Маргариты с герцогом Генрихом де Гизом весной 1570 г. показался королевской семье оскорбительным, и девушку заперли в ее апартаментах по приказу короля, о чем с сожалением писал к своей сестре и матери герцога, мадам де Немур, кардинал Лотарингский. Этот суровый прелат, которого трудно обвинить в расположении к распутным дамам, и который прекрасно знал, что происходит при дворе, в своем послании явно защищает Маргариту от нападок ее семьи, виня своего племянника — молодого герцога — в слишком настойчивом внимании к принцессе и резюмируя в итоге: «Вот что получается, когда он не прислушивается к моим советам»[1408].

Трудно себе представить, чтобы будущая королева Наваррская могла позволить себе неподобающее ее рангу поведение при дворе, находясь при этом под неустанным наблюдением своей матери и братьев-королей, Карла IX и Генриха III. В своих Мемуарах, повествуя о смерти фрейлины м-ль де Турнон во время путешествия по Фландрии в 1577 г., Маргарита особо отметила роль в ее печальной судьбе слишком строгой матери, гофмейстерины графини де Руссильон, и тем самым невольно нарисовала нам портрет Екатерины Медичи, действительно очень жесткой по отношению к своим младшим детям[1409]. Знал ли обо всем этом наш автор? Не мог не знать, ибо перед нами человек, вхожий ко двору. Значит, истина была искажена им намеренно, в пользу главной цели «Сатирического развода» — обличить нравы королевской семьи Бурбонов и ее окружения, королевского двора, которые, по его мнению, не изменились со времен Валуа. Наш автор и не стремился приводить только правдивые сведения, которые бесспорно знал, но при этом умело перемежал их со слоями вымысла, создавая ядовитую легенду с целью дискредитации нравов королевской фамилии, двора и в целом монархической власти.

Несмотря на явную близость ко двору, скорее всего, наш анонимный автор не являлся непосредственным свидетелем драматических событий 1585–1587 гг. в жизни Маргариты: во всяком случае, судя по тексту памфлета, он уже вынужден был придумывать истории про Маргариту и пользоваться различными слухами. Так, он упоминает про некое письмо Генриха III Генриху Наваррскому по поводу королевы Наваррской, написанное якобы сразу после Аженских событий осени 1585 г.: «Король, ее брат, узнав о ее бегстве [в Овернь]…. написал мне, что если бы я последовал его совету прибыть в Париж и обращался бы с женой, как она заслуживает… я не пребывал бы в печали, а он — в беспокойстве от этих тревог»[1410]. На деле этого послания наверняка не существовало. Во всяком случае, в опубликованной переписке Генриха III за этот период времени оно отсутствует: между августом 1585 г. и февралем 1586 г. король вообще не направлял писем своему зятю, поскольку сам пытался договориться с сестрой[1411]. Потом, наш автор явно из вторых рук знает детали отъезда Маргариты в замок Карла, ее ареста в замке Ибуа и переезда в крепость Юссон. Ему ничего не известно об истинных причинах получения Маргаритой свободы в феврале 1587 г., и он импровизирует перед читателями, выдерживая логику и форму своего повествования, потому что говорит о неотразимых чарах пленницы в отношении коменданта крепости маркиза де Канийака, не упоминая при этом по настоящие чары — деньги и солдат герцога де Гиза, пришедших на помощь королеве Наваррской[1412].