— А теперь послушаем
— Ах-ха, — вздохнула она. — В детстве у меня не было проигрывателя. И я много слушала радио. Вестерн кантри, вот и все, что у нас передавали. Я жила на молочной ферме в Висконсине, там до сих пор живет мой отец. Когда я была маленькой, у меня была корова. Моя
— Нет, — согласился он.
— Дейзи. Я называла ее Дейзи.
Он чуть было не сказал, что знает одноногую проститутку, которую зовут точно так же, но вовремя остановился.
— Я кормила ее, доила. Я очень хорошо заботилась о ней. Когда я пошла в школу, отец стал просто выгонять ее на пастбище. Она была уже слишком стара, чтобы давать молоко, но он не хотел отсылать ее на бойню, потому что знал, как я люблю эту старую корову.
Алекс понял, что нет смысла пытаться заставить ее слушать музыку. Если хочет поговорить — пусть. Поговорим. Медленно и непринужденно, пусть погуляет на длинном поводке.
— Где ты училась? — спросил он.
— В УКЛА — колледже при Лос-Аджелесском университете. Я специализировалась по английскому языку. Мой муж там тоже учился тогда, мой
Рассказывая, она играла с подолом своей юбки. Бокал она держала в правой руке, а левой теребила подол почти ритмично, но не в такт с музыкой, которая все еще лилась из динамиков.
— Мы прожили вместе год, — продолжала она, — и затем решили пожениться. Поначалу мы были, наверное, счастливы. Мне так кажется. На самом деле, наверное, мы были счастливы до того, как родился наш сын. А потом Майкл начал заигрывать с другими женщинами. Про одну я точно знала, а другая была постарше. Она была преподавательницей психологии в округе Колумбия, где он по ночам работал над докторской. Днем он преподавал в колледже при Колумбийском университете, а между занятиями посещал там уроки по психологии, да к тому же еще сам был обязан преподавать в Колумбийском университете, а кроме того, флиртовал с той психологичкой и Бог знает еще со сколькими бабами, так что я едва видела его. Даже еще до развода. — Она осушила бокал и сказала: — Мне нравится. Я всю ночь могла бы его пить.
— Тут его полно. Пей на здоровье.
— В Майкле только одно было хорошо, — она говорила, как показалось Алексу, слегка задумчиво, — в постели он был на высоте. — Она рассмеялась. — Конечно, сравнивать мне не с чем.
— Ты грустишь о нем? — спросил Алекс.
— О нем? Да чтобы этот ублюдок под автобус попал, — снова рассмеялась она.
— Послушай, — сказал Алекс, — если ты хочешь потанцевать, я могу поставить…
— Нет, и этого достаточно, — перебила она, — мне нравится то, что ты поставил.
— Ну, я видел, как ты кружилась по комнате…
— А, это так… А
— Да я не слишком хороший танцор, — ответил он. — Но если ты хочешь, я могу перевернуть пластинку. Там много пьес, которые он делал со струнными. Если ты хочешь потанцевать.
— Наверное, я очень неуклюжа.
— Перевернуть пластинку?
— Да, я хотела бы послушать, что на другой стороне, но если ты не хочешь танцевать, то не надо. Ничего, если я еще раз позвоню домой? Я просто хочу проверить, все ли в порядке и спит ли он.
— Давай, — сказал он. — Налить тебе еще, Джесс?
Она остановилась на полпути в спальню и посмотрела на него.
— Почему ты назвал меня так? — очень тихо спросила она.
— А что? — он не понял,
— Джесс, — повторила она. — Меня так называл отец.
— Я не знал. Просто вырвалось, — пожал он плечами.
Она улыбнулась, кивнула и пошла в спальню. Он услышал, как она набирает номер, и перевернул пластинку. Перевел иглу на вторую дорожку, поскольку на первой был «Паспорт № 2», а он понимал, что она не врубится ни в одну вещь какой-нибудь маленькой группы и, наверное, даже не узнает аккордов песни «Я попал в такт». Он пошел к бару наполнить ее бокал, когда она снова вышла из комнаты.
— Ну, все в порядке?
— Да, — ответила она. — Она сменила ему пеленку и укрыла одеялом. На западном фронте все спокойно.
— Хорошо, — сказал он. — А теперь Чарли со струнными. Тут на гобое играет Митч Миллер. Его-то ты знаешь?
— О, конечно. Я видела по телевизору.
— А на ударных Бадди Рич.