С преувеличенным интересом рассматриваю собственные белые кеды — на левом слегка ослаб шнурок, надо бы перевязать — и пытаюсь представить самые омерзительные в мире вещи, лишь бы не сдаться во власть неуклонно растущего возбуждения.
Ладно. Плевать. Ничего катастрофического не происходит. Стандартная физиологическая реакция организма — просто уже больше недели у меня не было секса, только и всего.
Но какого хрена эта реакция направлена на чокнутую девчонку, едва не пристрелившую меня всего несколько часов назад?
Да, точно. Нужно думать именно об этом — она уже пыталась меня убить и непременно попробует снова, дай только волю. Стоит лишь на мгновение допустить слабину, и Аддамс обязательно этим воспользуется.
Цепляюсь за отрезвляющую мысль как за спасительную соломинку — и это помогает. Пульс приходит в норму, дыхание выравнивается, а в голове наконец проясняется.
Ровно до того момента, пока прямо мне под ноги не летит последний элемент её одежды — чёрные кружевные трусики.
И всё, просто всё. Тотальное безнадёжное фиаско, гребаное сокрушительное фаталити. Член мгновенно наливается кровью, а в глазах ощутимо темнеет от желания, словно у бестолкового подростка в пубертатном периоде.
Будто сквозь плотный слой ваты я слышу, как в душевой кабине включается вода.
Великолепно. Потрясающе.
Я благополучно пробил дно.
Но… в сущности, почему я так сопротивляюсь?
Аддамс разделась передо мной исключительно по собственной воле — буквально предложила себя самым недвусмысленным образом.
Нам не по пять и даже не по пятнадцать лет. Она ведь прекрасно осознаёт закономерный итог столь развратного поведения. Так зачем я стою как истукан, пытаясь собрать воедино жалкие остатки самоконтроля, вместо того, чтобы просто хорошенько её трахнуть?
Но самым удивительным образом мой разум вычленяет из бесконтрольного потока взбудораженного сознания одну-единственную правильную мысль. Вот именно.
Она прекрасно осознаёт итог — понимает, что я далеко не железный и вряд ли смогу сдержаться. Что с минуты на минуты сорвусь и наброшусь на неё, чтобы намотать на кулак длинные, чёрные как смоль локоны, до синяков стиснуть тонкую талию и впиться в манящие вишневые губы глубоким поцелуем.
Вот только Аддамс не ответит.
Вернее, ответит не так, как мне хочется.
Настолько кардинальную перемену в её поведении — ведь всего пару часов назад она готова была придушить меня голыми руками за невинное стремление одёрнуть проклятое платье — можно объяснить лишь одним способом. Уэнсдэй специально провоцирует, чтобы потом воспользоваться моей минутной слабостью и предпринять дерзкую попытку побега. А может, попытка даже окажется успешной — ведь у меня при себе револьвер, которым она однозначно намерена завладеть.
Но я не доставлю ей такого удовольствия.
Не в этой жизни, Аддамс.
Когда спустя минут пятнадцать шум воды наконец стихает, я чувствую себя практически спокойно. И даже могу оторвать взгляд от светлого кафеля на полу, чтобы увидеть, как изящная рука Уэнсдэй шарит по стене в поисках крючков с полотенцами. Почти непрозрачное стекло душевой кабины надежно скрывает очертания точёной фигурки — и это однозначно к лучшему. Ни к чему мне лишние искушения.
Дотянувшись до полотенца, Аддамс быстро оборачивает вокруг груди белую пушистую ткань и открывает дверцу душевой.
По счастливому стечению обстоятельств, она выбрала самое большое полотенце, доходящее практически до колен. Невольно выдыхаю с облегчением. И хотя её внешний вид по-прежнему чертовски соблазнительный — с мокрых волос цвета воронова крыла срывается капля воды, скрываясь в ложбинке между грудей — но мне удаётся держать в узде свои невовремя разыгравшиеся эмоции.
— Одевайся, — заявляю я самым равнодушным тоном, уверенно выдержав прямой зрительный контакт.
Чертова стерва отчего-то медлит, явно испытывая моё терпение. Ну уж нет, детка.
Я больше не поведусь на твои уловки.
Небрежно подцепляю дулом револьвера лежащие под ногами трусики и делаю два шага вперёд, протягивая ей.
— Я не стану надевать грязную одежду, — Аддамс с вызовом изгибает смоляную бровь, впившись в меня убийственно холодным взглядом. Словно в бездонных чёрных омутах застыли вековые льды Антарктиды.
— Хочешь ходить голой? Я не против, это даже пикантно, — не могу удержаться от колкости.
— Принеси мне другую одежду, хренов извращенец, — её ровный голос так и сочится ядом. Какая всё-таки невыносимая девчонка.
— Это я извращенец? — у меня непроизвольно вырывается ироничный смешок. — Заметь, Аддамс, из нас двоих я единственный, на ком есть трусы. И вовсе не я учинил тут внезапный стриптиз.
Словно в подтверждение сказанного выразительно киваю в сторону крохотного лоскутка чёрного кружева, висящего на дуле револьвера в протянутой руке. Но Уэнсдэй ни на секунду не выказывает смущения — только выше задирает остренький подбородок с едва заметной ямочкой посередине. Её железное самообладание явно будет крепче моего.
Ладно. К черту. У меня совершенно нет времени уговаривать проклятую стерву одеться.