Королевский гамбит (СИ)

Аддамс расценивает длительную паузу как завершение диалога — и сразу приступает к стадии непосредственной подготовки. Приподнимает уголок тонкого матраса и прячет под ним документы. Затем разделяет пачку денег на две равные части и поспешно суёт в наволочку. Тоненькие бледные пальчики тщательно взбивают подушку, и через секунду Уэнсдэй слегка отодвигается назад, критически осматривая результат собственных действий.

Теперь она сидит спиной ко мне… Совсем близко. Настолько, что я могу уловить смутные отголоски её горьковато-цитрусового парфюма, исходящие от иссиня-чёрных локонов. Свободное летнее платье слегка съезжает с точёного хрупкого плечика, обнажая алебастровую белизну кожи.

У меня мгновенно перехватывает дыхание от близости её тела — кажется, это уже условный рефлекс.

— Эй, Аддамс… — хрипло шепчу я, придвигаясь ближе и опаляя горячим дыханием её шею с трогательно выступающей косточкой шейного позвонка. Уэнсдэй немного подаётся назад, сокращая расстояние между нами до пары сантиметров. Мои губы практически касаются ледяной бледной кожи, и я моментально забываю обо всём на свете. Взбудораженный разум тут же подсовывает интересную идею. — Я хочу тебя нарисовать.

— Нарисовать? — эхом переспрашивает она и садится вполоборота, глядя своими невозможно чёрными Марианскими впадинами из-под полуопущенных ресниц.

— Да, — выдыхаю я, ощущая предательскую сухость во рту и колючий комок в горле. — Когда-то я мечтал стать художником, но не сложилось… Ничего не сложилось. Недохудожник, недомафиози. Потому я и хочу сбежать с тобой. Хочу наконец стать кем-то.

Уэнсдэй смотрит совсем странно — так, будто никогда прежде меня не видела. Не знаю, что конкретно произвело на неё такое впечатление.

Да это и неважно.

Важно, что спустя несколько секунд раздумий она коротко кивает в знак согласия.

— Что мне делать? — Аддамс поводит плечом, и струящийся шифон сползает ниже. Если бы я не знал её, принял бы подобный жест за кокетство.

— Раздевайся.

Уже через несколько минут она лежит на кровати, заведя руку за голову — совершенно обнажённая и невыносимо притягательная. Яркий свет одинокой электрической лампочки усиливает изумительный контраст чёрного и белого. Разметавшиеся по подушке локоны цвета воронова крыла, дерзкий излом смоляных бровей, бездонная тьма угольных радужек. Мертвецки белая кожа на молочно-белых простынях. Серое покрывало не вписалось в монохромную композицию — и теперь сброшено на пол небрежным комком.

Я поминутно отбрасываю с лица изрядно отросшие каштановые пряди и быстро вожу огрызком карандаша по хрустящей белой странице блокнота. Штрихи резкие и чёткие, словно всполохи молний на грозовом небе.

На листке постепенно вырисовывается изящный женский силуэт — соблазнительный изгиб тончайшей талии, хрустально хрупкие линии ключиц, контур маняще приоткрытых губ — и в моих мыслях невольно вспыхивает аналогичная сцена из старого фильма про Титаник.

Какая удивительно точная параллель.

Мы двое — люди из совершенно разных миров, нашедшие друг друга по чистой случайности, по воле одного шанса из тысячи… Что это, если не судьба?

А пароход стремительно несётся вперёд — и столкновение с айсбергом уже неизбежно.

Благо, у нас есть время спустить на воду спасительную шлюпку. И отчаянная надежда, что крохотная скорлупка выдержит грядущий шторм.

— Долго ещё? У меня нога затекла, — Уэнсдэй нетерпеливо ёрзает на постели, безжалостно разрушая весь хрупкий романтизм.

— Почти готово, — безмятежно отзываюсь я, быстро растушевывая тени. — Потерпи.

— Что ты собираешься делать с рисунком? — в её тоне явственно угадывается пошлый намёк.

— Не разговаривай и не двигайся, пожалуйста, — я намеренно игнорирую попытку провокации.

Аддамс недовольно закатывает глаза, но просьбу исполняет — сохраняет статичную позу ещё несколько минут, пока я заканчиваю набросок.

— Готово, — торжественно объявляю я спустя несколько минут. Поднявшись с неудобного деревянного стула, подхожу к кровати и протягиваю ей раскрытый блокнот. — Смотри.

— Неплохо, — кажется, это высшая степень её одобрения.

Но у меня в запасе есть ещё один фокус, неизменно вызывающий восхищение у всех окружающих. Когда Уэнсдэй принимает сидячее положение, совершенно не стесняясь своей наготы, и берёт в руки блокнот, я провожу пальцами над рисунком.

Портрет моментально оживает.

Чёрно-белая девушка на листке соблазнительно выгибается в спине и развратно скользит кончиком языка по верхней губе.

— Всё-таки ты извращенец, Торп, — холодно роняет Аддамс, возвращая мне блокнот, и тянется к брошенному на пол покрывалу.

Я быстро наклоняюсь и перехватываю тонкую руку — на секунду прижимаюсь губами к бледному запястью с голубоватой сеткой венок.

У Уэнсдэй вырывается судорожный вздох.

Проклятье, ну почему она такая чувственная?

Её острая реакция на совсем невинное прикосновение отзывается во мне волной жара — возбуждение накатывает сиюминутно.

Возможно, это последний раз в жизни.