Королевский краб

Потом, поморщившись, он показал помполиту оба текста из метеоцентра. Иван Иванович не пропустил такую мелочь, как время приема последней радиограммы, отчеркнул цифры ногтем и сказал:

— Ты отдал приказ о немедленном прекращении работ в море на сорок минут раньше. Твоя совесть чиста. Чего ты переживаешь?

— Формально я ни в чем не виноват, но… — Илья Ефремович выразительно постучал кулаком по своей голове. — Эта штука у меня не для красоты. И не первый год я в море. И ответ держать буду, если что случится с «семеркой», перед своей совестью. Это для меня страшнее всего!

Иван Иванович посмотрел на море, С мостика был хороший обзор. Вода горбатилась до самого края горизонта. Шторма еще не было. Были только его признаки. Но никто а мире не мог бы ответить, когда он начнется — через час или через два?

— Им далеко топать, — сказал капитан. — Идти им навстречу пока нельзя. Вот это очень плохо!

— А траулер?

— Послал «Абашу».

— Радиосвязь?

— Наладилась, — потом крикнул завлову, который был на другом конце обширного мостика, около радиостанции: — Валерий Иванович, на «семерке» экипаж не паникует?

— Молодцы, — весело отвечал завлов, — идут полным ходом к нам.

— Передай Карповичу мой приказ: улов, сети, все лишнее выкинуть за борт!

— Есть передать старшине Карповичу приказ: улов, сети, все лишнее выкинуть за борт «семерки»!

«Семерка» шла к плавзаводу полным ходом. Журчала, пенилась за бортом вода, ставшая, как и небо, черной, холодной на вид. Волны были небольшие, а ветер дул порывами, и каждый новый порыв был сильнее предыдущего. Вася Батаев по привычке растянулся на носу, расчистив место от крабов, но скоро ушел, потому что тяжело нагруженный бот стал зарываться в воду. Ловцы собрались у рубки, держались за нее, прижавшись к ней спинами. Они надели капюшоны, плотно затянули их и стояли заметные далеко, оранжевые с ног до головы. Нелепо топорщились на их спинах оранжевые поплавки спасательных поясов. Олег от нечего делать вытащил из специального кармашка пояса свисток и теперь периодически дул в него. Его примеру последовали и другие. Образовался как бы свистковый оркестр, верещавший на все лады. Старшине эта музыка не нравилась, он подумал, что хорошо — море пустынное, а то со стороны могло бы показаться, что на боте собрались не совсем нормальные люди. Но замечания Карпович не делал, молча стоял на корме и рулил, стараясь это делать осторожно, не подставляя борта волнам. Чего доброго, они могут перевернуть суденышко, осевшее в воду чуть ли не по самую палубу.

— Хорошо едем, — просто сказал Костя Сереге. Они оба в свистковом оркестре не участвовали не потому, что не захотели, а потому, что в их поясах свистков не оказалось.

— Не едем, а идем, — поправил Серега Костю. — Ехать можно на телеге, по суше, а на море ходят. Привыкай к морскому языку!

Серега с первого дня взял на себя роль наставника и не уставал то и дело поправлять своих малоопытных товарищей, учил их морским словам. Когда был переход, однажды завлов велел ему и Косте смыть палубу от строительного мусора, но шпигаты быстро забились, и по бортам образовались лужи.

— Иди почисть шпигаты, — быстро и неразборчиво сказал Серега, махнув рукой в сторону борта. Самолюбивый Костя не стал переспрашивать товарища, молча побрел к борту, мучительно размышляя, что же ему надо чистить? Он потихоньку огляделся, но ничего достойного внимания не увидел. Чистят что-то грязное, так размышлял он, медь — ту драят, но ему велено не драить — да и медного вокруг не видно, — а чистить. И Костя логическим путем решил, что надо почистить стальные поручни, протянувшиеся вдоль бортов. Они, кстати, были ржавые, с облупившейся краской. И он пошел к боцману, взял у него наждачной бумаги и принялся за дело, а Серега умирал от душившего его смеха, наслаждался, глядя на Костю.

— Зачем ты это делаешь? — спросил у Кости пробегавший мимо мастер.

— Шпи… шпи чистю, — отвечал Костя, не разобравший слово шпигат, а потому схитривший. Он невнятно пробормотал два раза первое слово, зато выделил второе, хорошо ему известное и понятное по смыслу.

— Поручни, пожалуй, не надо, — сказал мастер, моментально сообразивший, что «деревню», как он мысленно прозвал Костю, или разыграли, или он что-то напутал. — А вот комингс надо и не просто почистить, а надраить до блеска.

— Поручни не надо? — тревожно спросил Костя. Значит, он чистит не те штуки, которые велел чистить Серега? — Так ржавые, а я как раз свободен, вот и решил. Потом их можно покрасить.

Мастер глаза выпучил от восторга. Эта «деревня», это «сельпо» просто восхитительный парень!

— Комингс драй, дура, — ласково повторил молодой мастер.

— Если не знаешь, что это такое, спроси у капитана, он на клотике[5] чай пьет. Видел?

Обилие морских слов не смутило, а разозлило Костю. Он понял, что над ним посмеиваются, а насмешки он всегда переносил плохо. Свирепея, Костя оглянулся. Нет никого поблизости. Тогда он сунул молодому мастеру под нос свой тяжелый колхозный кулак и негромко сказал:

— Были бы мы в лесу, галю бы сообразил, а тут, в море, эта штука сойдет за милую душу.