Королевский краб

Нет, когда человек за бортом, медлить нельзя, нельзя считать ворон, иначе отойдет по инерции бот и придется его разворачивать, подставлять борта волнам, а это опасно. Лучше все делать в темпе, заученными движениями, без особых раздумий. Вот днями на плавбазе было происшествие, вечером упал за борт слесарь Мишка Лупатов. Очутился Мишка в воде, стал в отчаянии царапать высоченный стальной борт базы и кричать. Ему повезло, потому что он уже захлебывался и кричать сил не было, как проходивший мимо боцман не стал терять времени, схватил с палубы канат, закрепил один конец, скользнул вниз, зажал Мишку между ног и так держал его минут пятнадцать, до тех пор, пока не смайнали бот и не подошли к нему с «крестником».

Да и Олега на «семерке» тогда вытащили ловко, за какие-то три минуты. Парень не успел даже испугаться. Батаев только крикнул: «Человек за бортом!» — как старшина, работавший около стола, одним прыжком очутился на корме, и, оттолкнув Серегу, сорвал с румпеля спасательный круг, и тут же схватил вешку, протянул ее Олегу, который уже уцепился за брошенный ему круг. Дальше — раз, два, взяли! — вытянули дурака на палубу. С шутками вытащили…

— Жень, там крабца больше тонны, — с упреком сказал Олег. — Значит, шесть-семь ящиков консервов. Жалко!

— Не ной! — хмуро перебил его старшина.

— Так, Жень, а в ящике девяносто шесть баночек консервов. Вкусных… Жалко!

— Ну, — прохрипел Карпович и почувствовал, что ярость наполняет его, однако он сдержался и подумал, как там, в рубке, Василий Иванович проверил ли двигун, установил ли, отчего мелодия у мотора не та?

Олег же поглубже зарылся в сети. Ему было обидно. Карпович очень редко позволял себе кричать на ловцов. И вот теперь, печально думая, Олег пришел к нехитрому выводу, что Женьке тоже жалко крабца, а потому он не в себе. В то же время обида не покидала парня. Он вспомнил, что тут на боте он самый младший по возрасту, а работает он не хуже других, и это Карпович знает. Вспомнил он и утренний разговор с Серегой. Серега легкомысленно упрекнул его, что Олег редко помогает распутчикам сетей. И верно, на прошлой неделе было так — не вышел он на вешала помогать своим распутчикам, которые тогда замучились с сетями. Такие сети были грязные! Не вышел на вешала — и все по той причине, что упал в море и немного простудился. Знобило его всю ночь. Сосед Олега по каюте старшина Смилга готовил чай с малиной, поил парня.

«Смилга — человек. Человек Смилга и мой друг настоящий», — подумал Олег и задохнулся от нахлынувшего кашля. А когда откашлялся, его ухо сразу уловило перебои в работе мотора.

На палубе плавбазы, которая медленно, громоздко качалась на волнах, было почти пусто. Лишь как торосы заполняли ее поникшие, порыжевшие стропа с крабом. Около них ходили, закутавшись в модные японские штормовки, два или три человека — то ли девчонки, то ли парии — не разберешь. Тут все ходят в брюках и в резиновых сапогах. Они придирчиво выбирали самых крупных крабов, отсекали от них ножом мясистые абдомины. Потом они эти абдомины распотрошат и зажарят на сливочном масле и будут есть, нахваливая: «Как курятина, только лучше». На «Никитине» довольно много гурманов, которые не мирятся с довольно однообразным меню в рабочей столовой, готовят сами что-либо по своему вкусу и желанию. Одни — любители рыбы и ловят ее в свободную минуту, а потом жарят, варят уху или вялят, другие — предпочитают крабов, третьи ценят морскую ракушку, нечто вроде очень крупной улитки, которая под специальным соусом нежна и ароматна, ни с чем не сравнимая еда!

Ходил тут же со шлангом в руках старый, словно пень, мойщик палубы Игнатьич, тощий, слабый на вид человек с несходящими болячками на губах — результат непрекращающейся простуды. Был он скромен, как все утратившие силы и молодость, милым и добрым и готовым каждому желающему рассказать о том, как он партизаном был, брал штурмом Волочаевск, работал на первом краболове, переоборудованном транспортном судне. Сейчас он ходил по зыбкой ветреной палубе больше из-за старания, нежели из-за дела, потому что помполит Иван Иванович попросил его посматривать за Настей. А палуба была довольно чистой. Ее в самом начале шторма окатил вирамайнальщик — пожалел старика, — но Игнатьич делал вид, что не доволен помощью Федора. И ходил он, подбирал панцири, крабьи лапы, забившиеся между досками около конвейера, складывая их в кучу, и каждому проходившему мимо говорил:

— Ан чиста палуба, да вот приходится в каждую щель заглядывать. Видишь?

И показывал старик на кучу крабовых панцирей и лап, выуженных им со старанием из потаенных мест. После таких слов каждый чувствовал, что мойщик палубы не зря получает свою зарплату, что тут, на судне, он необходимый. И в то же время каждый чувствовал расположение к старику, жалость вот к такому старанию, в котором отсутствие сил заменяет беспредельная тщательность, повышенная ответственность.