Королевский понт

Через интернет Тати заказала пиццу. У Кузьмы давно уже урчало в животе от голода, но он стеснялся сказать об этом. Только кивнул, когда она предложила.

Услышав близкое рокотание квадрокоптера-доставщика, Тати открыла окно. Летающий аппарат вежливо завис на уровне подоконника и подождал, пока покупательница заберет товар с его широкой удобной платформы с бортиками.

Когда молодая женщина положила пиццу на кровать, Кузьма с интересом принюхался к ней: в доме Селии не водилось столь изысканных яств.

– Будь готов к тому, что я не смогу кормить тебя в лучших ресторанах, -прокомментировала Тати, как будто сконфузившись.

Она открыла коробку, выбрала самый аппетитный кусок, отделила его от остальных, оборвав аппетитные ниточки расплавленного сыра, и протянула Кузьме.

– Если вы любите меня, я буду есть любую еду из ваших рук, – ответил он, с готовностью принимая теплый податливо гнущийся уголок.

Пицца пришлась ему по вкусу: не успела она остыть, как он уничтожил больше половины круга. Один кусок Тати съела сама, и запили они трапезу найденным на прикроватной тумбе скверным шампанским, принесенным сюда, вероятно, "для удобства гостей" Всемудрая знает когда.

По соседству с шампанским обнаружились шоколадные конфеты, подернутые седым инеем выступившего сахара – содержатели заведения, несомненно, знали своё дело – Тати и Кузьма ели эти конфеты, затвердевшие, выдохшиеся, сидя с ногами на широкой кровати…

Драгоценная жемчужина была украдена, и как минимум ближайшие пару часов Тати могла рассчитывать, что про её душу никто не придёт. Шампанское после виски внушило ей приятное безрассудство; сытость укрепила ощущение пусть ненадолго, но всё же наступившей стабильности…

Кузьма никогда не пробовал алкоголь – от шампанского голова у него весело кружилась.

Ощущая томную усталость во всех членах, он навзничь повалился на постель, смеясь какой-то шутке, им же выдуманной… Пряди волос растеклись по голубому покрывалу, точно струйки чернил; ресницы трепетали, словно крылья мотыльков, присевших на нежный цветок лица…

И Тати наконец поцеловала его.

Она мяла алчными губами его нежный ротик, чувствуя вкус шоколада и сбивчивое дыхание.

Он послушно обвивал руками её шею, пытаясь понять, нравится ему целоваться или нет; с детства Кузьму учили беспрекословно подчиняться женщинам, прививали ему святую уверенность, что вся его жизнь зависит от них, сначала от матушки, потом – от Селии; Тати похитила его, и потому теперь имела право делать с ним всё, что ей захочется, а он должен был как-то к этому привыкать…

Кузьме очень хотелось быть счастливым, и его удивительное воображение старательно ретушировало и дорисовывало реальность, превращая её в захватывающий приключенческий роман. Забывалось, смазывалось, затягиваясь в воронку прошлого неприглядное, страшное, то, о чём помнить было невыносимо: робкие признания Марфы, и после её безжизненное тело на песке, точно брошенная кукла, выстрелы, горящие автомобили, вертолет, грязный подъезд, пароль…

Пыльный голубой балдахин над кроватью, когда на него падал солнечный свет, начинал мягко искриться, как море в лазурной бухте ранним ясным утром… Люстра изображала золотые бубенчики.

Говорят, если двое безумно влюблены, то совершенно не важно, во дворце они живут или в нищенской хибаре. Кузьма пожил во дворцах, и точно знал, что не был в них счастлив ни дня… А как вообще выглядит счастье? Почему все его так ждут, и никто не может описать? Как определить, что оно пришло?

– Вы любите меня? – спросил юноша, едва только ротик его был освобожден на секунду.

– Да, – выдохнула Тати, увлеченная его телом. Она знала, что делать с очаровательным созданием в постели; и если этому созданию требовались для расслабления и раскованности романтические клятвы, она готова была их предоставить. Тати не забивала голову ерундой. Главным для неё всегда было – пробиться. Пролезть поближе к "кормушке". Она не знала, любила ли она хоть кого-нибудь из мужчин, прошедших через её руки и жизнь… Начиная разговор с каким-либо человеком, она всегда прикидывала в уме, как можно его использовать. Кузьма был прекрасен, его молодая кожа, безупречная, гладкая абсолютно везде, тонко и сладко пахла, но обладание им сулило Тати столько проблем, что скупой фонарик плотской радости не мог осветить чёрную бездну её тревог и сомнений. В одночасье она лишилась покоя, репутации и возможности продолжать прежнюю более-менее комфортную и размеренную жизнь. Что за сила швырнула Тати в беспощадное пламя опасной авантюры? Может, это и была любовь? Коварный многоликий бог под истертым, как больничная простынь, именем?