Королевский тюльпан. Дилогия

— Можете жить в нынешнем, — сказал я. — Будете надзирать над кухней для рабочих, советую не повторять ошибки супруга. Также я разрешаю взять в дом жильца. Копите приданое для дочерей.

Мне показалось, будто ароматы гостьи стали еще настырней, а ткань платья — ярче. Не говоря о лице. Невольно перед внутренним взором вдруг встала совсем другая женщина: за серой обтрепанностью неприметного наряда лепесточницы — внимательные глаза, чистое спокойное лицо. Не красавица, но отчего-то запомнилась.

— Гос… брат Этьен, вы столь добры и милосердны. Вы снизошли ко мне, живой вдове преступного мужа. Я…

Гостья привстала, придвинула стул.

— Вы увидели во мне несчастную женщину. Вы так добры. Так добродетельны. И… И так одиноки. Как я бы хотела вас отблагодарить!

Да, я одинок. Пожалуй, единственный плюс наступившей свободы — то, насколько просто стало развестись. Моя бывшая жена, надеюсь, счастлива.

А вот насчет «отблагодарить» — это из пошлой пьески, над которой смеются даже мальчишки. Теперь стало понятно и ее платье, и духи. Она решила дать взятку собой.

Хорошо хоть, не привела дочку! Или двух сразу.

Я позвонил в колокольчик.

— Приготовьте предписание на мануфактуру, — сказал я секретарю, — и отправьте завтра. Покажите выход горожанке Шивонэ, распорядитесь проводить до дома. Я проверю, как было исполнено мое поручение, но очень прошу вас не обращаться ко мне без необходимости. Всех благ, здоровья дочерям!

Наверное, я встал слишком порывисто — просительница прервала поток благодарностей и заструилась к выходу, шурша платьем.

Я открыл окно. Должно выветриться скоро. Снова вспомнилось, кого на одну секунду напомнило мне ее лицо. Та самая странная посетительница Головы-на-плечах с еще более странным и почти знакомым маленьким пациентом. «Почти» — не хочу признаться сам себе, что это он, потому что помочь не смогу.

Нет, она точно не смогла бы так себя вести. Она не девица. Но сохранила то, что женушки и вдовушки Города в эти годы почти не умеют хранить, — женское достоинство. Это чувствовалось во всем, даже в простом повороте головы.

Очень странная, очень интересная женщина. Ставшая хранительницей ужасной тайны. Но при этом интересная мне и без нее.

«Крошка, ты согласна?»

Длинная кошка внимательно взглянула на меня. И вдруг подняла уши, а шерсть встала дыбом.

Ничего хорошего такая реакция не предвещала.

— Брат Этьен, — быстро сказал секретарь, раскрывший дверь без ритуального стука…

 

ГЛАВА 4

 

АЛИНА

 

Утром оказалось, что Паршивец еще тощее, страшнее и покоцаннее, чем я разглядела при лунном свете. Прямо не котенок, а страх божий. А когда мы с Нико его отмыли в ручье — на удивление, мелкий недокормыш не сопротивлялся, только жмурился и уши прижимал — и вычесали репьи, от него и вовсе остался шнурок с глазами.

Окрас у шнурка обнаружился самый что ни на есть подзаборно-лесной: серый в полоску. Зато на уцелевшем ухе обнаружилась кисточка, а голова на контрасте с остальным шнурком выглядела непропорционально большой и солидной. После того как шнурок обсох, конечно.

Выражение морды у него было такое брутально-мрачное, что я даже первичные половые признаки проверять не полезла — и так все было понятно.

Магали, в назначенный час поджидавшая меня у крайнего дома и получившая еще один мешочек с почками, помимо всего прочего одарила нас чрезвычайно вонючим, но очень полезным мылом: блохи на Паршивце сдохли в корчах прямо в процессе купания. Я даже смутно припомнила, что, перекладывая покупки из своей котомки в подол моей хламиды, лекарка бормотала, дескать, вши и прочие гады — вещь противная и никому не нужная, даже лепесточникам. Тем более что в этих зарослях проклятых, небось, еще и клещи бывают.

А Франсю, после того как мы выкупали зверя, посуетилась в соседних кустах и притащила пучок какой-то травы, увешанной соцветиями, похожими на больных паучков. И велела заварить, чтобы потом всем выпить. Включая «лесного духа». Она уверяла, что лучше средства от пузяных червей еще не придумали, а что горькое — так и потерпеть можно.

На удивление, кошак даже не шипел, не плевался и вообще внимательно слушал, что там Нико втолковывал ему вполголоса в обрезанное ухо. Потом вздохнул и позволил влить себе в пасть целую ложку горького, как хина, и жгучего, как перец, зелья. Я сама едва не скончалась, когда его попробовала, и больше всего хотела бы высунуть язык и окунуть его в ручей, чтобы смыть гадость.

Слава богу, на этом наши ветеринарно-хозяйственные дела закончились, начались просто хозяйственные. Франсю и Луи забрали Нико и отправились собирать сегодняшнюю порцию почек для перекупщиков. Паршивец ушел под куст и там устроился спать. А я осталась готовить обед, — одно удовольствие, оказывается, когда у вас после долгого перерыва есть, из чего можно приготовить! — переоборудовать шалаш, сооружать нормальные постели, нормальный очаг, присматривать за котом и вообще суетиться. Идти за почками-шишками моя очередь будет после полудня.