Из-за кустов вышла Магали. В ее руке был не ремень, а кулек из сухих листьев, из которого торчал выкопанный тюльпан. Рядом стоял Этьен, без повязок, костылей и прочих аксессуаров тяжелораненого. Или даже выздоравливающего.
Как бы я ни была напугана и расстроена, но ощутила короткую теплую эйфорию. Этот беглый министр жив. И даже здоров. И может, чего-нибудь посоветует. Или даже поможет… как минимум расскажет!
Раздалось радостное «мяу». Со стороны Этьена метнулась серая тень и прижалась к ногам мальчишки.
— Тетя Магали! Посмотрите, кого я нашел и привел! — искренне сказал Нико. — За это — ремня?
Он меня привел? Я застыла в недоумении. И расхохоталась.
Странно. Еще недавно думала, что разучилась смеяться. Вот только смех быстро перешел в рыдания, а рыдания в истерику.
Я села прямо на траву и зажмурилась. Нельзя так реветь при ребенке, нельзя! Но я ничего не могу с собой поделать.
Или могу? Ну-ка! Взяла себя в руки и замолчала. Тебе еще Лирэна спасать! А ты раскисла.
Лирэн
Когда я пришел в себя и оглянулся, вокруг лежали охапки почти свежих цветов. Это меня не обрадовало — врагам очень хотелось, чтобы я выжил. В этом наши планы совпадали, но, боюсь, насчет дальнейшего могли возникнуть серьезные расхождения.
— Он открыл глаза! — донесся восторженный шепот. — Мы получим премию и не будем наказаны!
— Погоди радоваться, — послышался ворчливый ответ. — Мсье Лирэн, выпейте, пожалуйста!
Я окончательно продрал глаза. Надо мной склонился лейтенант стражи и врач — узнал по замызганному коричневому фартуку. Он протягивал мне кружку на подносе.
— Не бойтесь, выпейте, — повторил он.
Я мысленно проворчал, что отравление — это, пожалуй, последнее, чего мне стоит сейчас опасаться, и потянулся к сосуду. Это оказалось непросто — руки и ноги были скованы. Но все же я взял кружку, отхлебнул, а потом с удовольствием сделал второй глоток. Жажда проснулась вместе со мной, да еще и само питье было вкусным — умеренно кислым, сладковатым, с добавкой вина. Это позволило мне окончательно прийти в сознание, понять, где я нахожусь, и вспомнить, как я сюда попал.
Судя по высокому потолку и башенным сводам, а также форме тюремщиков, это были не личные апартаменты трусливого добродетельника, а старая тюрьма. Уже хорошо. Если бы эта крыса могла, она избавилась бы от всех, кто видел ее ночной позор.
Но свидетелей оказалось слишком много, потому что слишком много было тех, кто меня ловил. Пока мы втроем плутали по подземелью, мсье Лош послал курьеров в казармы городской стражи и заставил ловить нас весь наличный состав. Который так и не заметил минуты, когда мы расстались и охота на беглецов превратилась в охоту на беглеца.
Когда стена сомкнулась, а ключ был припрятан, я первым делом решил увести погоню от этого места. Поначалу мне везло и даже мелькнула надежда, что я вырвусь — после того как нашел какой-то лаз и ринулся в него, собирая со сводов всю паутину и давя всех встречных мокриц.
Меня стимулировали доносившиеся крики: «Брать только живыми! За живых премия, за мертвых кара!». То, что преследователи по эту сторону стены продолжают охотиться на всех, радовало меня и дарило силу. Из последнего пистолета я пальнул в черный коридор за спиной. Судя по стону, пуля кого-то нашла и охотники сбавили прыть.
Может, я и оторвался бы, если бы не собака. Четвероногая гадина намертво взяла мой след и не позволяла затаиться в какой-нибудь нише, пережидая бегущую рядом погоню. Охота превратилась в лотерею, что раньше — найду ли я лестницу, которая выведет меня в какой-нибудь погреб, или упрусь в тупик.
Я проиграл, когда массивная дверь не поддалась моим пинкам. Но игру не закончил и заорал:
— Бегите, выход налево, а я их задержу!
После чего сделал несколько шагов навстречу преследователям. Зачем им знать, что за моей спиной непрошибаемая дверь? Собака, к счастью для нее и для меня, была не охранной, а розыскной, ее держали на поводке и не стали спускать, когда я выскочил навстречу преследователям с двумя клинками в руках.
Рев за спинами: «Не убивать!» — был особенно громким. Несколько секунд, а может, и минут, а может, и часов я чувствовал себя безумным рыцарем Криллэ, когда враги пятились по широкому коридору, не решаясь застрелить или пронзить меня в ответ на мои удары. Пытались накинуть сеть, но ее я порезал вместе с ловцом. Криков «Сдавайся, хуже будет!» тем более не замечал и, кажется, даже смеялся.
Надежда возникла опять — вдруг враги допятятся до какого-нибудь бокового коридора и я рванусь туда. Но в пылу битвы такой коридор я как раз пропустил, а там затаился стражник с длинным огнестрелом и ударил меня прикладом по голове.
— Вот дура, — успел прошептать я, теряя сознание, когда собака, вместо того чтобы кусаться, стала лизать мне лицо.
Воспоминания были прерваны отрядом стражи. Цепь сняли с кольца на стене, и меня повели по коридору в живой коробке из четверых охранников. Такое уважение и радовало, и пугало. Я ощущал себя ценностью и при этом понимал, для чего эта ценность предназначена — для возмездия.