Королевское высочество

Сообщение гласило, что его королевское высочество принц Клаус-Генрих дал аудиенцию во дворце Эрмитаж его превосходительству господину премьер — министру фон Кнобельсдорфу, продолжавшуюся с трех часов пополудни до семи часов вечера без перерыва. Битых четыре часа! О чем же они беседовали? Надо думать, не о предстоящем придворном бале? Между прочим, речь зашла и о придворном бале.

Господин фон Кнобельсдорф попросил принца уделить ему время для конфиденциальной беседы, воспользовавшись встречей на придворной охоте, которая состоялась десятого октября в прилегающих к замку Егерпрейс, раскинувшихся в западном направлении лесных угодьях, и на которой Клаус-Генрих фигурировал, как и его рыжеволосые кузены, в зеленом охотничьем костюме, в тирольской шляпе и ботфортах, обвешанный разными предметами, как-то: полевым биноклем, охотничьим ножом, кинжалом, патронташем и пистолетом в кобуре. Посовещавшись с господином фон Браунбарт-Шеллендорфом, разговор решили назначить на три часа дня двенадцатого числа октября месяца. Впрочем, Клаус — Генрих вызвался сам посетить старика министра на его казенной квартире, но господин фон Кнобельсдорф предпочел приехать в Эрмитаж, приехал он минута в минуту и был принят со всей предупредительностью и теплотой, какую Клаус-Генрих считал обязательным выказывать престарелому советчику своего отца и брата. Беседа состоялась в неуютной маленькой гостиной, где стояли три прекрасных ампирных кресла красного дерева с голубоватыми лирами по желтому полю.

Хотя его превосходительству господину фон Кнобельсдорфу было уже под семьдесят, он сохранил бодрость тела и ясность ума. Сюртук на нем не болтался по-стариковски, а сидел как влитой, плотно облегая крепко сбитое и в меру упитанное тело вечного оптимиста. Все еще густые волосы, разделенные на прямой пробор, а также подстриженные щеткой усы успели побелеть, подбородок был раздвоен симпатичной ямочкой, гусиные лапки у наружных углов глаз, как и прежде, складывались в веселые лучики; с годами к ним даже прибавились бороздки и ответвления, и теперь эта многообразная и подвижная сеть морщин неизменно придавала его голубым глазам выражение мудрого лукавства. Клаус-Генрих глубоко уважал господина фон Кнобельсдорфа, хотя особой близости между ними не было. Правда, премьер-министр опекал и направлял принца с малых лет, сперва назначил ему в учители господина Дреге, затем организовал для него фазаний интернат, позднее послал его с доктором Юбербейном в университет, определил отбывать для вида военную службу и даже выбрал ему в качестве резиденции дворец Эрмитаж — однако все это делалось через третьих лиц, непосредственно они почти не соприкасались, а при редких встречах в годы отрочества Клауса-Генриха господин фон Кнобельсдорф считал своим долгом осведомляться о намерениях и планах на будущее его высочества, как будто сам не имел о них представления, и, возможно, именно эта фикция, которую усердно поддерживали обе стороны, помешала им выйти за рамки чисто официальных отношений.

Господин фон Кнобельсдорф уселся в удобной и вместе с тем почтительной позе и приступил к разговору, меж тем как Клаус-Генрих старался угадать цель его визита; министр сперва упомянул о позавчерашней охоте, любезно подчеркнул ее результаты, млтем как бы вскользь коснулся своего достойного коллеги доктора Криппенрейтера, который тоже принимал участие в охоте, и с сожалением отметил, что министр финансов очень плохо выглядит. Вот и у Егерпрейса господин Криппенрейтер нельзя сказать, чтобы преуспел, — что ни выстрел, то промах. «Да, от забот рука нетверда», — подвел итог господин фон Кнобельсдорф, вызвав у принца такую реплику, которая позволила ему вкратце охарактеризовать эти заботы. Он рассказал, что предварительная общая смета дала «весьма чувствительный» дефицит, что у министра финансов крупные разногласия с бюджетной комиссией, рассказал о новом поимущественном налоге, о квоте в тринадцать с половиной процентов, вызывающей яростный протест представителей городского населения, рассказал о допотопном налоге на мясо и о бедственном положении чиновников; Клаус-Генрих, хоть и озадаченный специальной терминологией, слушал очень сосредоточенно и сочувственно кивал головой.