Королевство

– Да, – на удивление спокойно ответил я. И теперь я почувствовал облегчение. Да, почувствовал. Прозвучит грубо, но я хоть перестану рыскать, словно какой-то мошенник. – Ну давай, Карл. Что ты там хотел сказать про волка и козу?

– Козе, – с особым терпением повторил Карл, – придется покататься на лодке туда-сюда, правда? Будет неудобно. Припаркуй «кадиллак» у мастерской, мы с Шеннон его как-нибудь при случае заберем. Спасибо за труды, братишка, приезжай, выпей со мной.

Я так вцепился в телефон, что у меня заболел покалеченный средний палец. Карл ведь на упрощение перемещений намекал – на решение дурацкой задачи про волка, козу и капусту. Я снова задышал.

– Ладно, – согласился я.

Мы положили трубки.

Я пялился на телефон. Он же наши перемещения имел в виду, разве нет? Ясное дело. Наверное, Опгарды не говорят всего, о чем думают, но раз мы что-то сказали, значит так мы и думаем. Загадками мы не говорим.

Когда я приехал на ферму, Карл сидел в гостиной и предложил мне выпить. Шеннон уже легла. Я сказал, что пить мне особо не хочется – устал, а когда я завтра приеду в Кристиансанд, мне сразу надо на работу.

Я метался туда-сюда по койке – то мучаясь бессонницей, то задремывая, – пока в семь часов не встал.

На кухне было темно, и, услышав от окна шепот, я вздрогнул.

– Не зажигай света.

По кухне я мог перемещаться с закрытыми глазами, достал из шкафа чашку и налил из теплого кофейника кофе. И, только подойдя к окну, я увидел ту сторону лица, на которую падал свет от лежавшего снаружи снега, – и обнаружил припухлость.

– Что случилось?

Она пожала плечами:

– Моя ошибка.

– Вот как? Ты ему перечила?

Она вздохнула:

– А теперь, Рой, ты поедешь домой и не будешь об этом думать.

– Мой дом здесь, – прошептал я, поднимая руку и осторожно кладя ее на припухлость. Она меня не остановила. – Я не могу не думать. Шеннон, я все время о тебе думаю. Прекратить это невозможно. Мы не сможем остановиться. Тормоза вышли из строя, и их не починишь.

Я говорил все громче, а она на автомате кивнула в сторону печной трубы и дыры в потолке.

– И мы движемся прямо к обрыву, – прошептала она. – Ты прав, тормоза не работают, нам надо поехать по другой дороге, не к обрыву. Рой, поехать по другой дороге придется тебе. – Она взяла мою руку и прижала к губам. – Рой, Рой… Уезжай, пока еще есть время.

– Любимая, – произнес я.

– Не говори так, – попросила она.

– Но это правда.

– Знаю, но это больно слышать.

– Почему же?

Она скорчилась – гримаса вдруг украла у ее лица красоту, и я захотел поцеловать это лицо, поцеловать ее, должен был.

– Потому что я тебя не люблю, Рой. Да, я тебя хочу, но люблю я Карла.

– Врешь, – сказал я.

– Мы все врем, – сказала она. – Даже когда считаем, что говорим правду. То, что мы зовем правдой, на самом деле наиболее выгодная для нас ложь. А наша способность верить в нужную ложь границ не имеет.

– Но ты ведь знаешь, что это неправда!

Она прижала палец к моим губам:

– Должно быть правдой, Рой. А теперь уходи.

Когда «вольво» проезжал муниципальный знак, все еще царила кромешная тьма.

Через три дня я позвонил Стэнли и спросил, в силе ли еще приглашение на Новый год.

50

– Здорово, что у тебя получилось прийти, – сказал Стэнли, пожимая мне руку и протягивая стакан с желто-зеленым пойлом.

– Счастливого Рождества, – сказал я.

– Ну хоть кто-то понимает разницу, – сказал он, подмигнув, и я прошел за ним в гостиную, где уже собрались люди.

Было бы преувеличением сказать, что дом у Стэнли был роскошный, – таких в Усе, наверное, не водилось, если не брать в расчет собственность Виллумсена и Оса. Если у Оса смешались крестьянская практичность и самоуверенная трезвость старых денег, то вилла Стэнли оказалась сбивающей с толку смесью рококо и современного искусства.

В гостиной над круглыми кривоногими стульями и столом висела огромная, грубо намалеванная, напоминающая книжную обложку картина со словами Death, what’s in it for me?[25]

– Харланд Миллер, – сказал Стэнли, проследив за моим взглядом. – В целое состояние мне обошлась.

– Она тебе так сильно понравилась?

– Думаю, да. Ну ладно, возможно, это отчасти миметическое подражание, Миллера ведь любой захочет.

– Миметическое подражание?

– Извини. Философ Рене Жирар. Так он называл случаи, когда мы автоматически начинаем желать того же, что и люди, которыми мы восхищаемся. Если твой герой влюбится в женщину, ты неосознанно поставишь себе цель ее завоевать.

– Да уж. И в кого же мы тогда влюбляемся на самом деле – в того человека или в женщину?

– Скажи-ка.

Я осмотрелся:

– Здесь Дан Кране. Я думал, его к Виллумсенам пригласили.

– На данный момент тут у него друзей побольше, чем там, – объяснил Стэнли. – Извини, Рой, мне на кухню надо.

Я прошелся. Двенадцать знакомых лиц и имен. Симон Нергард, Курт Ольсен, Грета Смитт. Я остановился в нужном месте, широко расставив ноги, и стал слушать разговоры. Вертел в руке стакан, пытаясь не смотреть на часы. Говорили про Рождество, шоссе, погоду, климатические изменения и обещанную бурю, уже навалившую снаружи сугробы.

– Экстремальные погодные условия, – сказал кто-то.