Королевство Гаргалот

Я ощутил озноб, Рундельштотт сказал так просто и равнодушно, словно речь о семи днях, поспешил заступиться:

– Это процесс не старения, а мудрения! Еще лет семьсот – и наш мастер станет мудрым, как сова на дереве.

Рундельштотт сказал саркастически:

– Ну спасибо! Вижу, какие у меня друзья.

– Мы вас чтим, – сказал Фицрой преданно. – Настолько, что сделали бы чучело и держали на самом почетном месте. А то вдруг утопнете по дороге в болоте, а у молодежи не будет наглядного светоча, на кого равняться и с кого брать пример в жизни и бою, хотя жизнь – это тоже вечный бой.

Понсоменер подождал, все такой же спокойный на спокойном коне и, вытянув длань, как полководец, указывающий, где заложить город, сказал бесцветным голосом:

– Вон за тем ручьем владения герцога.

– Откуда знаешь? – спросил Фицрой.

– Вкопаны столбы, – пояснил Понсоменер и указал вдаль и чуть в сторону, где никто из нас столбов не увидел.

Рундельштотт пробормотал:

– Так делают вообще-то редко. Видимо, у герцога свои порядки в землях. Будем ехать, ничего не нарушая.

– А как это? – спросил Фицрой живо.

Рундельштотт посмотрел на него предельно строго.

– Лучше не нарушать, – ответил он зловеще мягко. – Во избежание.

– Избегу, – заверил Фицрой испуганно. – Вы не поверите, мастер, но я такой избегун!.. Особенно когда речь о моих обязанностях, они с ума сошли, что ли…

Понсоменер, как обычно, когда обнаруживает что-то интересное, снова остановил далеко впереди коня и ждет, ровный и неподвижный в седле, даже не повернул голову.

Мой конь поравнялся с ними и приветливо ржанул, Понсоменер молча указал вперед. Я присвистнул, в самом деле крепость, а не замок, целый город за высокой крепостной стеной, а вокруг стены еще и земляной вал с широким рвом, наполненным водой.

Мост широкий, но деревянный, такой легко разрушить с их стороны, если завидят приближающиеся силы противника.

Что сразу бросается в глаза – донжон массивный и широкий, всего в два этажа, а из крыши вырастает чудовищно высокая башня красного кирпича. Шириной, как мне показалось отсюда, не больше чем в одну комнату, но даже трудно представить, словно нужно карабкаться на самый верх человеку, привыкшему к удобствам.

На вершине башни смотровая площадка, ограниченная высоким барьером, а из ее середины вздымается еще и медленно сужающийся к вершине шпиль из серого гранита.

А там на самом верху гордо трепещет знамя герцога. Я вытащил бинокль и, с трудом поймав скачущее в стороны изображение, рассмотрел с одной стороны шпиля металлические скобы, вмурованные между камней.

На площадке расхаживает часовой, места достаточно, шпиль у основания не шире, чем толстое дерево, а ввысь сужается и сужается, так что на верхушке истончается до толщины древка лопаты.

Все рассматривали крепость молча, наконец Фицрой спросил нетерпеливо:

– И какой план у нашего мудрого с сегодняшнего дня и даже как-то странно миролюбивого командира?

– Действуем по обстановке, – изрек я мудро.

Он переспросил:

– Здорово, но… как? Нападем? Или пусть они нападут сами?

– Сперва вступим в отношения, – сообщил я, Фицрой в изумлении вскинул брови и нагло заулыбался, я прикрикнул строго: – Но-но! Не давай волю фантазии. Вступим в дипломатические отношения. Как и положено. Но сперва представимся.

– А-а-а, – протянул он разочарованно.

Я указал на центральную башню замка.

– Как тебе тот флаг?

– Хорош, – ответил Фицрой. – Символ власти и могущества. А что?

– Для начала уроним, – сообщил я. – Точнее, заставим склониться. Что значит – перед кем?.. Как только подцепят снова, собьем еще разок… А потом поздороваемся. Здесь люди простые, любят ясность и наглядность…

– В отношениях, – досказал Фицрой.

– Да, – согласился я, – в отношениях. Так что располагайтесь на отдых, не слишком длительный, а я пока попробую подготовить их к вежливому разговору.

Фицрой хохотнул.

– А в окна постреляешь?

– Это нехорошо, – укорил я мягко. – Что я, мальчишка, бросаться камнями?.. А вдруг кому пулей в глаз попаду?.. Только флаг! Флаг – это символ, а окна – просто окна. Такое категорически недопустимо. Лишать жизни нужно только с ясно осознанной и великой целью.

– Это да, – согласился он, – нечаянно убивать нельзя, сам знаю, все удовольствие испорчено.

– Вот-вот, – подтвердил я, – а человек создан для удовольствий, как утверждают демократы, потому их слушают больше.

Он вряд ли понял мое умничание, по лицу вижу, сказал в нетерпении:

– Значит, флаг, понятно. Одобряю. Если вон с того холма, достанешь?

Я ответил с полнейшим превосходством:

– Обижаешь.

– Тогда я сам понесу твой мешок, – предложил он с азартным блеском глаз. – А Понсоменер пока за старичком посмотрит.

Рундельштотт проговорил с угрозой в голосе:

– Ты о ком, существо?.. Что-то мне кажется, твоя кожа начинает зеленеть, а между пальцами, вон смотри, растут перепонки…

Фицрой невольно взглянул на руку.

– Мастер, я пошутил!.. Это у нас такой особый юмор, солдатский!.. Грубый, но изящный. С намеком… Дескать, говорю, что старик, а всякий видит орла сизокрылого! И с во-о-от таким клювищем!.. И когтями, когтями… чтобы разгребать всякое… в поисках жемчуга.