Королевство Гаргалот

Она с улыбкой оперлась на мою руку. Я медленно повел ее в донжон, старательно контролируя шаг, а впереди нас туда шмыгнул народ, спеша убрать, подмести, протереть и вообще привести все в порядок.

В моих апартаментах она остановилась, осматриваясь с любопытством.

– Мне кажется… это не ваша мебель…

Я хмыкнул.

– Здесь все не мое. Хотя и мое. А что, заметно?

Она кивнула, медленно опустилась в кресло, ее взгляд так же неспешно пробегает по обстановке, а на меня оглянулась со смущенной улыбкой.

– Конечно, заметно.

– А какая должна быть у меня?

Она в затруднении слегка повела плечами.

– Не могу себе представить. Такое мерещится, даже страшновато как-то. Глерд Юджин, вы как будто принц из зачарованных земель, здесь только проездом, потому ничего менять не намерены.

Я сказал наигранно бодро:

– Сейчас подадут обед, и вы увидите, что вполне уживаюсь и в этом замке. А за столом меня не отличишь не только от глерда, но и от последнего крестьянина!

Она улыбалась, помалкивала, какое же у женщин чутье, даже непонятно, как ощутила то, что не улавливает даже мудрый Рундельштотт, не говоря уже о Фицрое, а она вот сразу без всяких умозаключений выдает готовый результат.

Хорошо хоть, ничем не подкрепляет, а то бы вообще караул…

Дверь распахнулась, повар внес на огромном подносе коричневую тушку толстого молодого гуся. Кожа блестит, кое-где уже прорывается под напором только что испеченного нежнейшего мяса, что рвется наружу, струйки одуряющего аромата щекочут ноздри.

Я ощутил приступ голода, даже Эльжбетта вроде бы невольно сглотнула. Двое слуг бережно переложили гуся на блюдо, что в центре столешницы, другие тут же принесли и начали раскладывать по тарелкам ломти жареного мяса, тонко нарезанный сыр, мелких запеченных в соусе птичек.

Эльжбетта посмотрела на меня с интересом.

– И вы сюда редко показываетесь? Да другой и ночевал бы прямо на такой кухне!.. Как для вас стараются…

– Вот такой я бесчувственный, – ответил я опозоренно. – Буду исправляться… когда-нибудь. Позвольте я вам отрежу.

Она внимательно следила, как я разделываю гуся.

– А вы точно не из провинции, – обронила она тихонько.

– Точно? – спросил я.

– Точно-точно, – заверила она. – Провинциалы, как ни учи, всегда держат нож, как топор. Или, в лучшем случае, меч. А такую виртуозность вижу впервые.

– Здорово, – ответил я. – Значит, я столичная штучка?..

– Не знаю, – ответила она медленно. – Спасибо, глерд Юджин, но довольно, я столько не съем.

– А кто сказал, – напомнил я, – что мои повара хорошо готовят?

– Они для вас из кожи вон лезут… Нет-нет, больше ничего не нужно… Ладно, вон ту травку. И все…

Некоторое время мы откровенно наслаждались нежным мясом, после гуся я перешел к рыбе и сыру и уже там ощутил, что на пироги во мне совершенно не осталось места, сколько бы я ни расстегивал пояс.

Эльжбетта закончила с обедом раньше, даже сделала два мелких глотка вина, но тут же отставила чашу.

– Юджин…

– Эльжбетта, – сказал я серьезно, – завтра на рассвете отбываю в серьезную командировку… Это такой вояж, поручение короля, очень важное. И достаточно серьезное для людей, страны и вообще.

– Ох…

– Эту ночь проведем здесь, – сказал я решительно. – Герцогу… что-нибудь придумаем.

Она вздрогнула.

– Это… это чересчур дерзко. Я не должна была ехать, но я же пообещала, потому… я даже не знаю, что со мной творится, как во сне все…

Я смотрел на ее пылающее стыдом лицо с нежностью. Любовь, на мой взгляд, начинается с желания защитить некую самочку от всех на свете опасностей и даже трудностей жизни. Насчет безумия любви, что охватывает Ромео и Джульетту, – это придумано. Мы все жаждем чего-то такого необыкновенного, потому охотно верим в живущих по тысяче лет йогов, снежного человека и неистовую любовь.

На самом деле любовь – это предельная забота, это стремление из двух яблок отдать самочке то, что чем-то лучше, это желание сделать этот мир для нее как можно комфортнее.

– Эльжбетта, – проговорил я с чувством, – это я не знаю, что со мной творится, это я как во сне.

Она с неловкостью засмеялась.

– Значит, мы оба лунатики?

Свечи пришлось погасить все, герцогиня наотрез отказывалась раздеваться на свету, хотя с моим зрением для меня любая ночь – день, хоть и бесцветный, так что я не особо протестовал, а она, зарывшись под одеяло, сказала с ужасом:

– Но это же непристойно, глерд!.. Что за нравы в вашем королевстве?

– Да, – согласился я, – у нас было слишком много войн, революций, мятежей, потрясений, слома всяких основ… В общем, у нас не осталось никаких правил, никаких заповедей. И спим с женщинами в одной постели, спим без одежды, свечи не гасим.

Она покраснела.

– Но это же… бесстыдство!

– Да, – согласился я, – но какое-то безобидное. Почему-то я не чувствую ни стыда, ни вины от того, что лежу с вами.