Такая она — потрясающая. Когда цепляется за него, что не оторвать, забывается и не стесняется исходящих от нее звуков, что заполняют комнату. Ее пульс под губами ускоряется, тело судорожно двигается ему навстречу, глаза зажмурены, а припухшие губы раскрыты. От раскрасневшейся кожи идет жар, обхватывающие его бедра дрожат, а эти невозможные кудряшки липнут к мокрому лбу. Это — лучше, чем он помнит. Лучше самих воспоминаний.
Его пальцы трут клитор, соответствуя ритму толчков. Драко резко толкается бедрами, вотужепочти, и тут с ее губ стоном слетает его имя. Грейнджер выгибается, пальцами и пятками впиваясь в его кожу, и сжимает его стенками. Он ощущает, как жжение в ногах перекрывает щекотка нарастающей разрядки, от низа живота растекается напряжение и вскоре высвобождается, доводя до звездочек в глазах.
Ослепительно. Блистательно. До охренения идеально. Драко будто разлетелся по комнате. Пару чудесных мгновений он есть все и ничего одновременно.
И все же медленно, но все части собираются воедино. Драко едва осознает, что лицом уткнулся Гермионе в шею, как накатывает глубочайшая усталость. Одной рукой Грейнджер перебирает его волосы, другой — обнимает за плечи. Ноги у нее дрожат, как и его колени.
Не сразу, но Драко находит силы развернуться, прижаться спиной к стене и соскользнуть на пол. Грейнджер размыкает лодыжки, ее ноги сползают с его боков, и колени касаются пола. Переводя дыхание, Драко упирается затылком в стену. Голова Гермионы падает ему на плечо.
— Ты не ответил на вопрос.
У Драко вырывается смешок, они с Грейнджер встречаются взглядами.
— Какой?
Гермиона целует его два, три, четыре раза, он ее — в пятый, поцелуй выходит ленивым и долгим.
— Что ты помнишь. А…
Он ухмыляется:
— Все.
Тридцать
Драко смотрит на море, развернув ладони в сторону горизонта, чтобы поймать в них ветер. Внизу перекатываются волны: одни стихают, не дойдя до скал, другие разбиваются о камень. Он ощущает, что впервые, если задуматься, ему подчиняются и жизнь, и самое себя.
Он снова ей владеет. Чувствует всю полноту, а не нечто отдаленное, не поддающееся осмыслению. Чувствует все плохое и хорошее, что составляет единое целое, пусть даже отдельные моменты до сих пор вспоминались с тяжелым сердцем. Ему пришлось сохранить того, кем он был, чтобы спасти того, кем он стал. А если это так плохо, то остается будущее, в котором сожалений будет меньше. Его устраивает то, как все обернулось. Он сейчас — спокойствие в глубине бушующего на поверхности шторма, наполненного тысячами мелочей.
Каждый момент чего-то стоит. Проносится, на секунду завладевая нашей жизнью, и уходит с отливом. Вот только теперь Драко помнит. Чувствует. И иногда, если схватишься очень-очень крепко, этот момент может тянуться невообразимо долго.
Он понимает, что не помнит значительной части своей жизни, — впрочем, как и любой обычный человек. Однако Драко сохранит воспоминания для себя. Создаст новые, значимые и примет такими, какие есть, как часть себя самого. Он не сможет заглянуть ни за горизонт, ни в глубины, но людям свойственно тянуться к бесконечности. То, что навсегда ушло из памяти, определяет его не меньше того, что навсегда останется с ним. Это прошлое, которое нынешний он несет на плечах, и он нынешний, который приобретает каждое новое воспоминание. Именно так все и связано. Жизнь безбрежна точно океан, моменты в ней разбиваются о скалы. И теперь Драко владеет каждым из них. Он построил королевство на краю моря.
Он оборачивается на звук, а позади стоит Грейнджер. Ветер треплет ее кудри, создавая из них танцующих змей, а сумерки придают коже голубоватый оттенок. После взгляда на обрыв ее дыхание вырывается с присвистом, и она обращает внимание на Драко. Его рубашка прикрывает ей бедра, а ноги остаются босыми. В темноте ее глаза сияют.
— Что ты здесь делаешь?
— Любуюсь своим королевством, Грейнджер, что же еще?
Сжимая руки, она сопит. Мнется до ужаса неловко, не зная, что сказать или сделать. Машет вперед, отклоняется и глубоко вдыхает.
— Как ты?
Замечательно. Поразительно. На своем месте.
— Хорошо?
— Давай без этого тона. Вполне нормально беспокоиться, когда ты вдруг уходишь из постели еще до рассвета и встаешь у края скалы.
Драко вскидывает бровь, наблюдая, как Грейнджер кружит, обходя камни с ветками.
— Ты еще не настолько меня довела, Грейнджер. С другой стороны, со вчерашнего дня мы особо не разговаривали, так что это дело времени.
Ее скулы розовеют, она смотрит на него сердито, но он ведь ничуть не выдумывает. Совсем недавно Драко узнал, что, как только его признали дееспособным и она перестала считаться его опекуном, персонал отказался пускать ее в палату — что-то про посещение только членами семьи. Из-за этого она была чрезвычайно им недовольна, но Драко весьма быстро нашел, как оборвать ее треп, и с тех пор они едва ли отвлеклись на пару слов.
— Засранец.
— Заноза.
Грейнджер хватается за его плечи и поднимается на носочки его поцеловать. От нее веет теплом постели, а под его холодными пальцами по ее коже бегут мурашки.