Основной ее целью было возвращение земель бывшей Киевской Руси. Если бы Россия следовала концепции «Москва – Третий Рим», она вела бы активную экспансию на Балканах. В 1582 г. Иван IV писал папскому послу Антонио Поссевино: «Мы не хотим вселенского царства»313
. Следовательно, главным лозунгом московской внешней политики XV–XVII вв. был «Москва – Второй Киев», а не «Москва – Третий Рим»314. Наконец, Д.Д. Оболенский также отмечает, что Византия и средневековый Запад были хоть и различными, но тесно связанными половинами греко-римской христианской и европейской цивилизации. Ни одна из этих половин не была самодостаточной по крайней мере до конца XV в.315 Так же и Россия на протяжении всей своей истории никогда не была замкнутой, самодостаточной структурой, и поэтому невозможно описать ее историю в рамках культурной самостоятельности316, что, по сути, сводит всю дискуссию о том, частью какой цивилизации была и является Россия, на нет.К. Раффенспергер, как уже было отмечено выше, также убежден в том, что Русь была неотъемлемой и важной частью европейской политики и экономики. Что же касается мнения Р. Пайпса, то в переписке с автором данной работы К. Раффенспергер писал: «Взгляды Р. Пайпса были продуктом идеологического противостояния эпохи холодной войны, а также проистекали из его личного негативного отношения к СССР».
Глава 3
Различия и сходства в подходах к древнерусской государственности IX–XII вв. англо-американских и отечественных историков
Итак, нами рассмотрены основные концепции англоамериканских авторов по проблемам возникновения Древнерусского государства. В результате становится очевидным, что они по многим вопросам придерживаются близких позиций. Также становится заметным и влияние российской исторической традиции на формирование их взглядов.
В свое время К. Раффенспергер на вопрос «Что вас лично побудило заниматься изучением истории Древней Руси и кто оказал существенное влияние на процессы изучения истории Руси в США?» ответил так: «Меня всегда интересовала средневековая история, а в средней школе я начал отдельно изучать русский язык. Эти два независимых интереса пересеклись, и когда я стал посещать курсы по истории викингов в колледже, то обнаружил, что могу их объединить. Студентом я начал изучать присутствие викингов на Руси, а затем написал выпускную работу по истории Руси XI–XII вв. В это время у меня не было конкретного руководителя, но я много читал книги Саймона Франклина и Джонатана Шепарда, хотя и не во всем соглашался с ними. Затем, уже в аспирантуре, я много читал А.В. Назаренко, хотя и не заимствовал его идеи для своей работы. В дальнейшем я, продолжая работу в этом направлении, в частности, изучал труды Ф.Б. Успенского. Что касается американской исторической науки в целом, то на нее огромное влияние оказали бежавшие от российских революций 1917 г. историки-эмигранты. Они преподавали в американских университетах, где успешно продвигали свои идеи. В основе их идей лежали в основном работы Ключевского, и это влияние можно увидеть в том, как описывались основные события русской истории в англоязычной науке в целом. Из-за преобладания позиций этих ученых долгое время игнорировалась большая часть советской историографии. Даже когда я учился в аспирантуре, были четкие указания, на кого из советских авторов стоит обратить внимание, игнорируя при этом их марксистские представления, а каких избегать».