Королевство слепых

– Скоро будем знать. Не представляю, что мы найдем на этом компьютере, но я готов по-прежнему поспорить: наша парочка, – он мотнул головой в сторону гостиной, – погрязла в этом деле по самые свои дурацкие прически. Я думаю, Энтони Баумгартнер был человеком алчным. Злокозненным. Криминальным. Не думаю, что у него было намерение делиться наследством.

– И ты думаешь, поэтому его и убили?

– Да. А ты?

Гамаш посмотрел на закрытую дверь, и Жан Ги, хорошо знавший тестя, мог проникнуть в его мысли.

– Послушай, шеф, я знаю, ты не хочешь, чтобы Бенедикт оказался убийцей. Он тебе нравится. Мне он тоже нравится. Он спас твою жизнь. Но…

– Ты думаешь, я поэтому не верю, что Бенедикт убийца? – спросил Арман. – Потому что он повел себя по-человечески?

– Очень даже по-человечески, – сказал Бовуар.

– Да, но мы арестовывали много убийц с человеческими лицами, так что нас на мякине не проведешь. Я не вижу в этом доказательства. Да, они лгали, но если бы все, кто нам лгал, были убийцами, то на улицах у нас началась бы бойня.

– Ты не хочешь в это верить.

– Предъяви мне доказательство, и я поверю.

– Ты говорил об отделении фактов от всего вранья в этом деле. Что ж, вот тебе факт. Когда Бенедикт был в доме, Баумгартнер тоже находился в доме. У него были возможность и мотив. Я готов спорить, что под всеми этими обломками мы найдем кувалду или другое оружие, которым он там пользовался. И тогда их история обрушится, как здание. И погребет их.

Эти двое привыкли к жарким спорам по делам, которые расследовали. Они привыкли к опровержению версий, оспариванию свидетельств. Ничего нового в этом не было. Хотя теперь Арман слышал некоторую нервозность и знал ее причины.

Отказывался ли он видеть вещи, очевидные Бовуару? Было ли ему все так уж ясно, если бы он до сих пор не чувствовал дрожащего тела Бенедикта на своем, не слышал его плача? Рыданий молодого человека в страхе перед смертью, но инстинктивно защищающего другого. Совершенно чужого ему.

Неужели такой человек мог несколькими часами ранее забрать чью-то жизнь?

Но Арман знал ответ на этот вопрос. Да. Один ответ основывался на чувстве. Другой на размышлении. Предварительном. И где-то на глубинном уровне, возможно, тоже на чувстве.

Родитель на многое готов, чтобы обеспечить своего ребенка. И если для этого нужно убить (как там Кейти его назвала?) грязного, алчного, лгущего мошенника Баумгартнера, то так тому и быть.

Да, Арман должен был признать: Бенедикт мог быть убийцей.

Они вернулись в гостиную, и Жан Ги попрощался, сказав, что ему нужно возвращаться в Монреаль.

Мирна поднялась вслед за ним:

– Я тоже пойду. А то мое печенье само себя не съест.

– Ты вроде говорила, у тебя суп остался, – сказала Рейн-Мари, провожая ее к двери.

– Наверно, ты ослышалась, – сказала Мирна.

– А мы? – спросила Кейти.

– Вы тоже свободны, – сказал Бовуар.

– И я? – спросил Бенедикт.

Бовуар помедлил немного, потом кивнул.

Они поблагодарили Гамашей за гостеприимство.

– И за покрышки, – сказал Бенедикт с улыбкой, которую днем ранее Гамаш назвал бы обезоруживающей, но сегодня она показалась ему расчетливой. – Я не забуду.

– И я тоже, – сказал Арман, пожимая руку молодому человеку. Потом он обратился к Кейти: – Знаете, мне и вправду понравилась шапочка.

Бовуар проводил их взглядом, потом сказал Гамашу:

– Когда я встречусь с ними в следующий раз, у меня на руках будет ордер на арест.

Гамаш надел ботинки, куртку, шапку.

– Собак выгуливать? – спросил Бовуар, натягивая варежки.

– Non. Я тоже в Монреаль.

– Отлично, – сказал Бовуар. – Я тебя подвезу. Можешь остаться у нас, если хочешь.

– Non, merci. Я сам поеду. Сегодня же и вернусь.

– А как твои глаза?

– В полном порядке.

Бовуар остановился, вгляделся в лицо тестя:

– Ты уверен?

– Ты ведь не обвиняешь меня снова в слепоте?

– Только хочу засвидетельствовать нечто столь очевидное, что даже твой младенец-внук понимает, – сказал Бовуар. – Впрочем, я вижу, ехать ты можешь.

Гамаш рассмеялся, пожелал зятю доброй ночи и вернулся к Рейн-Мари – сказал, что ему нужно в город, но он сегодня же вернется.

– Хочешь, поеду с тобой? – спросила она.

– Non, mon coeur…[49]

В этот момент зазвонил телефон.

– Я отвечу, – сказал он и направился в свой кабинет.

Потянувшись к телефону, Арман вдруг замер – на экране трубки высветился знакомый номер.

Он кинул взгляд в гостиную, ногой толкнул дверь; когда она закрылась, сказал:

– Oui, allô.

Его голос показался ему странным даже для собственных ушей. Он звучал удивительно спокойно, тогда как сердце его колотилось.

– Месье Гамаш? – спросил мужской голос на другом конце. – Арнольд Гамаш?

– Арман. Oui.

– Меня зовут доктор Харпер. Я один из коронеров в Монреале. Боюсь, у меня для вас плохие новости.

У Гамаша закружилась голова. Он почувствовал – физически почувствовал – тошноту.

«Анни? – подумал он. – Оноре? Несчастный случай?»

Он стоял прямо, но на всякий случай уперся рукой в стол. Приготовился к удару.

– Я вас слушаю.

– Мы нашли ваше имя и номер телефона на теле, которое только что привезли. Ничего другого нет.