Королевство слепых

Гамаш начал понимать, что это и казалось его естественным местом. В нескольких шагах за братом и сестрой. Отдельно от них. Чуть-чуть. Рядом, чтобы ощущалась их близость, но и достаточно далеко, чтобы не быть включенным.

– Мы можем продолжить? – спросил Люсьен, который отказался от всех угощений.

– Я думаю, мы должны немного вернуться назад, теперь, когда Арман здесь, – сказала Мирна. – Он не слышал, что сказала Кэролайн перед его приездом.

– Это не имеет отношения к делу, – сказал Люсьен. – Мы здесь для того, чтобы огласить завещание, – не больше.

– Вы говорили нам, почему ваша мать любила, чтобы ее называли баронессой, – подсказала Мирна Кэролайн.

– Любила? – Энтони подбросил полено в камин. – Она не «любила», она настаивала на том, чтобы ее называли баронессой.

Он вернулся на свой стул.

Кэролайн села, соединила колени, скрестила щиколотки, поправила на себе юбку и повернулась к гостям. Дама развлекается.

– Наша мать называла себя баронессой, потому что была баронессой.

Арман уставился на нее, потом обвел взглядом других. Челюсть у него не отвисла, но зрачки расширились.

Мирна посмотрела на него. Она сияла. Если бы она могла взорваться от удовольствия, то взорвалась бы. То, что началось как повинность, – согласие на работу душеприказчика по завещанию незнакомого человека – быстро превращалось не только в развлечение, но и во что-то замечательное.

«Баронесса» – говорили ее сверкающие глаза. Уборщица благородных кровей. Может, будет и еще интереснее?

По другую сторону стола дети Баумгартнер реагировали по-своему. Энтони, казалось, разделял шутку и вскинул брови в выражении: «Родители – чего вы хотите?»

Кэролайн казалась собранной, но цвет лица выдавал ее. На щеках появились розовые пятнышки.

А Гуго…

– Она вполне могла быть баронессой, – сказал он. – Мы не знаем.

– Думаю, знаем, – сказал Энтони. – Есть вещи, которые нужно научиться принимать, Гуг. Какими бы неприятными они ни были.

Он произнес имя брата как «Уг» и теперь смотрел на него.

– Никогда не видел настоящей баронессы, – сказал Бенедикт. – Вот это круто.

– Так и не видел по сей час, – заметила Мирна.

– Почему она считала себя баронессой? – спросил Арман.

– Ну, среди многого другого есть и семейное имя, – сказал Энтони.

– Баумгартнер? – спросил Бенедикт.

– Нет, – ответила Кэролайн. – Это фамилия отца. Ее девичья фамилия Бауэр. Но ее дед, наш прадедушка, носил фамилию Киндерот.

Она внимательно посмотрела на них, явно в ожидании чего-то.

– Киндерот, – повторил Гуго.

– Мы слышали, – сказала Мирна. – Вы пытаетесь что-то донести до нас этим именем?

Бенедикт прищурился, его губы шевельнулись, он поднял пальцы. Явно пытаясь нащупать связь.

– Киндерот, – сказал он наконец. – Ребенок рот[25].

– Ребенок рот, – повторил Арман, потом задумался. – Рот чайлд? Ротшильд?

Гуго кивнул.

– Это смешно, – сказал Люсьен, фыркнув. Потом посмотрел на детей Баумгартнер. – Вы же не хотите сказать, что Берта Баумгартнер была Ротшильд?

Энтони откинулся на спинку стула, явно дистанцируясь от этих претензий.

Вид у Кэролайн был вежливо-вызывающий, она словно говорила им: ну-ка, попробуйте оспорить это. А Гуго, судя по его виду, торжествовал.

– Да.

– Те самые Ротшильды? – спросила Мирна. – Банкирская семья? Стоимостью в миллиарды.

– Вернее сказать, одна из ветвей семьи, – сказала Кэролайн. – Та, которая приехала в Канаду в тысяча девятьсот двадцатых годах и решила вложить все свои средства в фондовую биржу.

– Им повезло, – сказал Энтони. – Они хотя бы выкарабкались.

– И никакого «все» не было, – сказал Гуго. – Они приехали сюда, потому что все у них было украдено. У нас.

– Хватит, – сказал Энтони, поднимая руку. – Мы всю жизнь жуем это. Это преследовало наших родителей и наших дедов. Они с ума сходили от жажды мести. Давайте кончим об этом.

– Энтони прав, – сказала Кэролайн. – Даже если это правда, мы бессильны что-либо изменить.

– Маман говорила… – начал было Гуго.

– Маман была желчная старуха, которая сочиняла всякие глупости, чтобы чувствовать себя лучше, чистя туалеты у других людей. Она вырастила нас с любовью и желчью, заставила нас поклясться, что мы продолжим борьбу. Но, давая обещание, мы были детьми.

– Киндерами, – сказал Бенедикт.

Кэролайн не без раздражения посмотрела на него.

– Откуда вы знаете это слово? – спросила Мирна.

– Киндер? – спросил Бенедикт. – Моя подружка из немецкой семьи. И потом, я ходил в киндергартен[26]. А разве все мы не ходили?

«Детский сад», – подумал Гамаш и перевел взгляд на выцветшую фотографию в тусклой серебряной рамочке. Фотография детей в саду смерти.

– Мы не немцы, – сказал Гуго. – Мы австрийцы.

– А-а-а, – сказал Бенедикт, потом понизил голос: – Которые были осужденными каторжниками?

– Нет, конечно, – ответила Кэролайн.

Они смотрели на него секунду-другую, наконец Мирна сообразила:

– Не австралийцы. Австрийцы. Как семья фон Трапп[27]. – Это имя, судя по его лицу, ни о чем ему не сказало, и она добавила: – «Звуки музыки»? «Горы живут»? Арман, помогите мне.

– О, я думаю, вы вполне справляетесь.

Слева от него зазвучал тонкий голос, поющий «Эдельвейс, Эдельвейс…»[28], и смолк.