Королевство слепых

– Не исключено, – кивнул Гамаш. – Но я думаю, к тому времени их инстинкты деформировались и их мотивировало что-то другое. Вскоре после войны в австрийский суд было подано еще одно заявление. Претензия на состояние Киндерота.

– Бог мой, – сказала Лакост. – Они что – никогда не собираются сдаваться?

– А что-нибудь от состояния-то осталось? – спросил Бовуар.

– Сомневаюсь, – ответил Гамаш, – но они этого не знали, они основывались на семейных преданиях.

– Или, может, они знали что-то такое, чего не знали власти, – сказала Лакост. – Некоторые еврейские семьи сумели конвертировать свои деньги в живопись, драгоценности или золото. А потом спрятали или тайком вывезли из страны.

– Да, – сказал Гамаш. – Но ни Киндероты, ни Баумгартнеры не могли получить деньги. Деньги хранились в трасте. И нацистский режим должен был их конфисковать. Украсть.

– Значит, они сражались из-за дырки от бублика? – спросил Бовуар. – Все эти годы?

– Все равно ничего материального, – сказал Гамаш. – Но кто знает? Если деньги когда-то были, то, полагаю, остается вероятность того…

Он остановился на полуслове.

– А теперь? – спросила Лакост, глядя в ноутбук на свои аккуратные записи.

– А теперь, судя по тому, что сообщает инспектор Гунд, австрийский суд вскоре должен вынести окончательное решение.

– Когда? – решил уточнить Бовуар.

– Сейчас уже в любое время. Гунд пишет, что его ждали уже целый год или около того, но там скопилось много неразрешенных дел, исков, которые тянутся с войны. Они медленно разбирают завалы.

– Так медленно? – удивился Бовуар. – Большинство людей, которые эти иски подавали, давно уже мертвы.

– Выгодоприобретателями станут их наследники, – сказал Гамаш. – А австрийцы хотят быть крайне осторожными. Быть максимально справедливыми, в особенности если речь идет о еврейском населении и о том, что было похищено. Холокост, конечно, исправить невозможно, но они пытаются выплачивать репарации.

– А почему Киндероты и Баумгартнеры не могли договориться – разделить наследство пополам? – спросила Лакост. – Дело можно было уладить поколения назад.

– Почему бы тебе не предложить им это? – сказал Жан Ги и получил сердитый взгляд от Изабель.

– До недавнего времени дело было неприятное, но шло оно цивильным образом, – отрезала Изабель. – Мы и вправду считаем, что смерть Энтони Баумгартнера…

– И может, его матери, – перебил Бовуар. – Она умерла неожиданно, и ее сразу же кремировали.

– Oui, – сказала Лакост. – Хорошо. Может, и баронесса. Но неужели мы считаем, что их убили из-за завещания более чем столетней давности?

– То завещание, которое вот-вот должно быть улажено, – сказал Гамаш.

– А потом опять оспорено, – добавил Бовуар.

– Non. Суд сказал, что больше не будет рассматривать апелляций. У них слишком много старых дел не рассмотрено, чтобы все время возвращаться к одному и тому же.

– Значит, тот, кто выиграет, может унаследовать состояние, – сказала Лакост.

– Реальное или вымышленное, – заметил Гамаш.

А эта семья, как казалось ему, имеет богатое воображение. Цепляется за миф об аристократии, власти и богатстве, хотя сами водят такси и чистят туалеты.

Бовуар отрицательно покачал головой.

Почему Энтони Баумгартнера убили сейчас? Не убили ли его Кэролайн и Гуго, чтобы их доля в вымышленном наследстве стала больше?

Он познакомился с ними. Они производят впечатление умных людей. А ни один здравомыслящий человек не станет верить в сказку о старом состоянии, которое каким-то образом уцелело, несмотря на войну, погромы, холокост, и теперь вот-вот свалится им в руки.

– А что, если выиграет другая ветвь семейства? Киндероты? Что тогда? Братоубийство ради ничего?

Они, все трое, смотрели перед собой. Думали. Пытались прозреть истину сквозь клубок времени и мотивов.

Гамаш посмотрел на часы. Через двадцать минут он должен встретиться в центре Монреаля с Бенедиктом. Чтобы успеть, надо скоро уйти.

– И остается еще вопрос душеприказчиков по завещанию мадам Баумгартнер, – сказал он.

– Очень подозрительный народ, – добавил Бовуар Лакост, которая согласно кивнула.

Арман терпеливо улыбнулся:

– Мы не знаем, почему она назначила меня и Мирну, но у нас по крайней мере есть хоть какая-то связь через Три Сосны, где баронесса подрабатывала. Хотя мы, кажется, пока ни на йоту не приблизились к пониманию того, почему она назвала Бенедикта.

– Ничуть, – сказала Лакост, которой поручили провести расследование. – Кажется, что абсолютно никакой связи между ними нет. Он никогда не работал в тех местах. Каким образом мадам Баумгартнер вообще узнала о его существовании, я уж не говорю о том, чтобы назвать его в завещании, для меня загадка.

– Тупик? – спросил Бовуар, подкалывая ее.

– Ни в коем случае, – ответила Лакост. – Причина есть, и я ее найду. Я собираюсь поговорить с его бывшей девушкой. Эта Кейти, возможно, знает или помнит что-то, о чем он забыл. Я его не видела, но, судя по вашим описаниям, у Бенедикта ветер в голове.

И опять Арман ощутил тело молодого человека у себя за спиной, когда тот защищал его от падающих обломков.