Королевство Тени и Света

Прибыв в Честер, я теряю несколько секунд, глядя вверх с приоткрытым ртом. Дэни — Охотник, Честер заново отстроили; я гадаю, что ещё изменилось в моё отсутствие.

Когда я впервые нашла 939 дом на Ревемаль Стрит, ища загадочного Риодана, владельца Честера, этот ночной клуб был горой обрушенного кирпича и бетона, фонарей, разбитого стекла и поломанных вывесок, и я едва не ушла, пока Дэни с её сверхчувствами не подвела меня к подземному входу в опасный, аморальный, исполняющий фантазии ночной клуб.

Надземная часть Честера теперь возвышается на шесть этажей, сделанная из светлого известняка и бесконечных панелей стекла — ярко освещённая и сияющая цитадель, которая почти соперничает с «Книгами и сувенирами Бэрронса» за роль достопримечательности, пронзающей тьму Дублина.

Широкие изогнутые лестницы ведут к тщательно охраняемым исполинским дверям, которые кажутся стальными, но наверняка изготовлены из того же не поддающегося идентификации сплава, обширно используемого в просторном подземном суверенном государстве, которое вмещает бесчисленные клубы, частные апартаменты Девятки и дюжины других, неизученных уровней и подклубов, включая скандально известный секс-клуб и сырую, вытесанную из камня темницу.

Хотя отчасти мне хочется взлететь по этим лестницам и войти в клуб, впитывая перемены, но время критически важно, так что я отправляю Риодану быстрое сообщение «Я просеиваюсь внутрь, не психуй», на что он отвечает «Попробуй», на что я отвечаю «Наблюдай, придурок», а затем, держась за мысли о моём отце, проношусь сквозь его охранные чары, даже не почувствовав их и усмехаясь в безмолвном «выкуси, Риодан». Хорошо быть королевой.

Я проявляюсь в комнатах на пятом этаже, позади моего отца, который смотрит через окно во всю стену на ночь и море крыш. Я издаю тихий звук удовольствия при виде его, и он резко разворачивается ко мне лицом.

У меня перехватывает дыхание от внезапных мурашек, и я ощущаю на языке горький, подобный-яду-в-моём-рте привкус того, что значит бессмертие.

Мой отец постарел.

Некоторое время после того, как мои родители приехали в Дублин, он и моя мать как будто молодели, становились бодрее и энергичнее благодаря новой жизни. Но моя сестра Алина погибла во второй раз, и я отсутствовала последние несколько лет, и теперь я вижу усталость, которой прежде никогда не замечала за своим харизматичным, крепким, красивым отцом.

И я думаю: он умрёт.

Это не дурное предчувствие, просто факт.

Джек Лейн приближается к шестидесяти годам. Если мне повезёт, я проведу с ним ещё тридцать, может, сорок лет, учитывая, что осталось так мало докторов, и на горизонте не предвидится медицинских инноваций, и люди с трудом просто выживают. То, что двадцатидвухлетней и смертной мне казалось долгим временем, теперь как пощёчина по лицу.

Затем я теряю секунду, осознавая то, над чем никогда прежде не задумывалась. Год кажется таким длинным периодом, особенно когда ты ждёшь таких вещей, как выпускной бал, завершение обучения в школе, в колледже, День Благодарения, Рождество, да даже пятница, чтобы отпраздновать выходные. Мы прогоняем такое количество нашего времени, торопясь добраться до следующей хорошей вещи.

Но вот в чём суровая реальность: год — это 365 дней, десять лет — это всего 3 650 дней. Одно десятилетие, огромный определяющий период вашей жизни — это меньше чем 4 000 дней. Если мы доживём до 75 лет, нам даровано 27 375 дней. Неудивительно, что для фейри мы краткосрочники, и наши жизни — лишь мгновение ока.

Я буду выглядеть точно так же, когда буду держать моего отца за руку на его смертном одре.

Девятка терпит такое раз за разом, но всё же продолжает оставаться небезразличной.

Я наконец-то понимаю, почему Риодан и Бэрронс столь придирчиво подходят к тому, кого они считают своими людьми, и полностью, интенсивно погружаются в нынешний момент. Смерть придёт, горе будет вновь и вновь проливаться дождём, и единственный способ пережить его и оставаться живым, неравнодушным существом — это платить цену боли каждый раз, иначе ты станешь таким же варварским и ледяным, как фейри. Больно будет всегда. Но пока ты способен на страдания, ты способен и на радость. Глубины ада и вершины рая лучше, чем ужас отсутствия чувств.

Когда-то безупречно уложенные тёмные волосы Джека Лейна теперь превратились в серебристую гриву. Очки для чтения выглядывают из кармана его рубашки под шерстяным кардиганом. Морщинки обрамляют его глаза, пролегают по лбу, окружают рот. И хоть он выше 180 см, мне кажется, что он… как будто сделался меньше.

— Мак! — взрывается он, озаряясь улыбкой и широко разводя руки.

Я стремительно несусь в эти медвежьи объятия, которые всегда пахнут перечной мятой, лосьоном после бритья и домом.

— Боже, как я по тебе скучал, — говорит он, целуя меня в макушку.