Королевы бандитов

Гита задумалась над вопросом, но из головы не шли те приглашения, от которых она отказывалась, потому что проще было спрятаться от всех, чем рискнуть выйти в люди и стать объектом насмешек и осуждения. Возможно, мужчины и малышня продолжали бы плести о ней небылицы, но если бы на собраниях группы заемщиц она пыталась наладить общение с другими женщинами, а не держалась бы особняком, слухи и сплетни постепенно сошли бы на нет. Все это время она считала себя парией, а на самом деле, возможно, была добровольной отшельницей. Вспомнились слова Салони, сказанные с твердой решимостью: «Любой, кто начнет сплетничать о Прити и всячески ей досаждать, будет иметь дело с нами».

– Нет, – ответила Гита Раису. – Я не думаю, что это плохо. Но и вытирать о себя ноги никому не позволяй. Нужно быть добрым, но с умом. Не каждый человек заслуживает твоей доброты. Если видишь, что кто-то ведет себя недостойно, верь своим глазам.

– Но она же права. Мы тут единственные мусульмане.

– А кто сказал, что ты должен жениться на мусульманке? – спросила Гита и мысленно себя осадила – тут надо было проявить осторожность. Она, конечно, сомневалась, что Карем – приверженец религиозного коммунализма, но все же это был не ее ребенок, и она не имела права забивать ему голову своими идеями.

– Не должен?! – Мальчик взглянул на нее с таким благоговейным трепетом, что она вдруг ему позавидовала. Только в детстве слова, услышанные от взрослого, которому доверяешь, могут открыть невероятные бездны смыслов. С тех пор она ничего подобного не испытывала.

– Нет, не должен. В любом случае, если ты решишь жениться на мусульманке, я уверена, что их найдется немало за пределами нашей деревни. И может быть, какая-нибудь из них будет очень добра с тобой.

– Надеюсь. Но она сказала, что это наш кисмет[96], потому что у меня есть только папа, а у нее – только мама.

Гита вздрогнула, уповая на то, что в сумерках это было незаметно.

– Эй, а Бандит с тобой? – спохватился Раис.

– Нет, бэта[97], он остался дома.

– А можно мне его сейчас проведать?

– Давай в другой раз. Твой папа уже наверняка волнуется.

– Еще чего, я же не маленький уже!

* * *

Гита собиралась оставить Раиса на крыльце и уйти, но Карем сразу открыл дверь и с удивлением взглянул на сына:

– Раис! А где твои братья? Они должны были за тобой присматривать!

– Не знаю где.

– Я подумала, лучше проводить его домой, – сказала Гита и улыбнулась Раису, потому что это было проще, чем взглянуть в лицо его отцу. – Хотя он, конечно же, не маленький.

– Спасибо, – сказал Карем.

– Не за что. Спокойной ночи. О, и кстати, Ид Мубарак[98]. Я забыла тебя поздравить раньше.

– Гитабен, подожди. Раис, иди в дом.

– Почему? Я хочу тут побыть!

– Живо.

Раис со вздохом послушался.

Карем вышел на крыльцо и покачал головой:

– У нас, похоже, новая любовь.

У Гиты сердце забилось сильнее:

– Да?

– Ага. У Раиса.

– Ага, – повторила Гита. – Правда?

– Ты ему очень нравишься. Это так трогательно.

Гита рассмеялась, чтобы избежать необходимости как-то это прокомментировать словами. Она слишком хорошо себя знала и была уверена, что впоследствии пожалеет о большей части того, что скажет сейчас, потому что это будет слишком глупо, эгоистично, несмешно или банально.

– Слушай, я должен перед тобой извиниться. В прошлый раз ты пришла в магазин из лучших побуждений, а я повел себя невежливо. Я тогда постился – ну, знаешь же, Рамадан, – и был до ужаса злой. В итоге сорвался на тебе, а ты этого не заслуживала. Я много думал о том, что ты тогда имела в виду… ну, тем вечером… и кажется, теперь понимаю. Ты женщина, для тебя все по-другому, и это несправедливо. Ты просто пыталась защитить себя. И ты имеешь на это полное право. Я психанул, потому что думал только о собственных чувствах, а не о твоих.

Гита не привыкла к тому, чтобы мужчины перед ней извинялись. Отец никогда не просил прощения ни у нее, ни у мамы. При этом он вовсе не был тираном – просто извинений от него никто никогда не ждал, так было заведено. Английское слово «sorry» – «извини», «извините» или просто «мне жаль» – годилось на все случаи жизни, для любых провинностей и грехов, и поскольку английский все чаще звучал в фильмах, это «sorry» (а также «thanks» – «спасибо», «благодарю») вошло в широкий обиход. Аналог на хинди индусы извлекали из замшелых закромов лишь в каких-то серьезных случаях – если оправдывались за грубое оскорбление, сильно опаздывали на встречу или по недосмотру кого-то толкали на улице. Рамеш, всегда требовавший извинений от нее, от Гиты, сам ни разу не попросил у нее прощения. Сейчас ей захотелось обнять Карема, но она подавила это желание, чтобы не чувствовать еще большей неловкости.

– Я тоже должна извиниться. Ты не верил слухам обо мне, а я не ответила взаимностью.

Он вскинул руки:

– Значит, мы друзья?

Она тоже подняла открытые узорчатые ладони:

– Ну конечно, друзья.

– О, ты сегодня ходила на праздник? – взглянул он на роспись хной.

– Да, к Салони.

– Это же здорово!

– Правда?