Королевы бандитов

– Еще бы. Но обрати внимание: четыре четырнадцатилетние девчонки умерли одновременно от инфаркта. Это выглядело именно так, потому что яд «дерева самоубийц» невозможно обнаружить при вскрытии. Банальный сердечный приступ. Единственным подозрительным обстоятельством было… э-э… количество единовременных сердечных приступов. И общая предсмертная записка, конечно. В противном случае вывод был бы однозначным: обычный, простейший, скучнейший, старый добрый инфаркт.

– Салони, блин, эти твои истории…

– Знаешь, семья Самира владеет домом, в котором сейчас живет Фарах, сколько я его помню. Когда мы были детьми, брат Самира однажды пригласил меня туда позаниматься. Ну, понимаешь, «позаниматься»? Сопливый извращенец пытался ко мне приставать. Они все только об этом и думали, сама знаешь. В общем, я его отлупила, и он уяснил урок. А потом мы играли у них на заднем дворе, окруженном очень симпатичной живой изгородью. Я до этого ничего подобного в глаза не видела – не только живых изгородей, но и нормальных огороженных дворов, потому что мы жили как нищие, ты в курсе. Так вот, у них там росли деревца с красивыми белыми цветами и плодами, похожими на манго. – Она вдруг рассмеялась. – Ты же помнишь, что я в те времена хомячила все, до чего могла дотянуться, потому что вечно была голодной. И те «манго» хотела схомячить, но брат Самира меня остановил – сказал, что они ядовитые. Деревья он назвал «понг-понг». Миленько, правда? В наших краях они редко встречаются, но в Керале таких полно. И называют их там…

– «Деревья самоубийц», – докончила за нее Гита.

Салони прищелкнула языком, а затем, вытянув указательный и большой пальцы, направила на Гиту воображаемый пистолет:

– В яблочко!

Гита так разозлилась на себя, что уже не думала о Даршане. Она не могла продолжать спор о том, что нельзя убивать людей, – в голове вихрем закружились мысли о напрасно потраченных усилиях на то, чтобы помочь Фарах избавиться от Самира. Это же надо было бродить по мусорной свалке, мотаться в Кохру, вламываться ночью в школу, когда идеальный яд все это время был у Фарах на ее чертовом заднем дворе! Она, Гита, всегда была сообразительной, а тут действительно выставила себя круглой дурой. И сейчас ее гордость была задета сильнее, чем моральные принципы.

– Поверить не могу, что я носилась как угорелая с тхаррой и антимоскитной спиралью, когда яд был у меня под носом! Уму непостижимо! Черт побери!

Салони внимательно изучала собственные кутикулы.

– Один удар от шантажиста сильнее сотни от каратиста, – пробормотала она.

– Погоди-ка… – Гита нахмурилась. – Фарах давно там живет, она должна знать о понг-понге. Почему она не воспользовалась ядом этого дерева? Зачем ей понадобилось идти ко мне, рискуя, что о ее планах узнает кто-то еще?

– Видишь ли, – проговорила Салони, – я над этим голову ломаю с тех самых пор, как ты мне все рассказала. Что-то тут не так. Фарах либо фантастически глупа, либо умнее нас вместе взятых. В любом случае ей нельзя доверять.

– Да уж, я это поняла, когда она попыталась меня отравить. – У Гиты участилось дыхание, голова закружилась. – Я не смогу, Салони. Правда не смогу сделать это еще раз. Ты говоришь, что через нас свершится кармическое правосудие, но что будет с моей кармой, если я убью Даршана? Он не такой, как Самир, он мне ничем не угрожает. Он совсем безобидный!.. Ну, то есть сейчас безобидный, я имею в виду. Мне надо найти какой-то другой способ доказать, что Рамеш жив. – Сидя на кровати, она наклонила голову к коленям: – Кабадди, кабадди, кабадди…

– Что ты делаешь?

– Меня это успокаивает.

– Послушай, – вздохнула Салони. – Я помогу тебе с Даршаном. Твоей карме не придется нести это бремя в одиночку, окей?

Гита с надеждой подняла голову:

– Почему ты хочешь помочь?

– Не скажу, что ты была права насчет Руни… Видит Рама, ты ошибалась почти во всем, у тебя паршивая интуиция и всегда такой была. И помимо прочего, ты ошиблась, когда сказала, что мне плевать на смерть Руни. Нет, не плевать. Моей вины там не было – Руни сама сделала свой выбор. Но я – человек. И по-человечески мне тяжело. У меня есть совесть, поэтому я помогу тебе. Как твои бонобо, или как их там.

– А ты не боишься? Что, если полиция все узнает? Нас же посадят в тюрьму!

– Никого никуда не посадят, Гита. Ни я, ни Прити, ни Прия, ни Фарах этого не боимся, потому что мы знаем, что нас даже не заподозрят.

– Откуда вы знаете? Почему не заподозрят?

– Потому что мы домохозяйки средних лет. Мы – невидимки. Убийство легко сойдет нам с рук. На нас просто никто не обратит внимания. В буквальном смысле. Как только ты это поймешь, сразу перестанешь распускать нюни, как сыкливый детеныш енота.

– Щенок, – машинально сказала Гита.

– Чего? – Салони по-хозяйски прошлась по ее кухонному закутку и прихватила печенье.

– Детенышей енота называют щенками.

– Оке-ей… И хотя твои познания в животноводстве поражают меня до глубины души, позволю себе спросить: у тебя есть чего-нибудь выпить?

– Вода вон в том кувшине.

Салони поморщилась:

– Нет, я имею в виду чего-нибудь покрепче.