Королевы бандитов

– Я знаю, что ты восхищаешься Королевой бандитов, Гитабен. А почему бы и нет? Женщина, которую били, насиловали, предавали и унижали, в наших краях не редкость. Но она умела за себя отомстить. И делала это каждый раз. Каждый. Никто из тех мужиков не подозревал, на что она способна. А знаешь, почему она была способна на всё? Ну, это всего лишь моя догадка, не более того, – что я вообще могу знать, безграмотная вдова? Я просто думаю, что она была способна на всё, потому что с ней уже всё случилось. Ее били, насиловали, предавали и унижали бесчисленное множество раз бесчисленное множество людей. Она была бесстрашна, потому что уже пережила то, что мы, все остальные, боимся пережить. И я могу ее понять, мне кажется. В меньшем масштабе, конечно, но что-то подобное мне тоже знакомо. И тебе. Но тут есть одна закавыка. Ты не Королева бандитов, Гитабен. Ты не Пхулан Дэви. Ты – Пхулан Маллах, какой она была, до того, как сбежала из мужниного дома, до того, как встретила Викрама и его банду, до того, как обрела славу. Ты – Пхулан Маллах, еще не обладающая истинной силой. Ты бумажный тигр, Гитабен. И это нормально – не всем дано стать Пхулан Дэви. Тебе тоже нужны союзники, сечешь?

Когда Фарах направилась к двери, Гита расслабила оцепеневшие мышцы плеч. Но Фарах обернулась:

– Мы ведь друзья, правда, Гитабен? А ты никогда не предашь друга, да?

Ее голос неожиданно прозвучал жалобно и умоляюще. Гиту снова на мгновение охватил страх.

– Конечно, не предам, – кивнула она.

Фарах лучезарно улыбнулась:

– Я так и думала. – И озабоченно нахмурилась: – Не забудь поесть. Ты что-то похудела за последние дни.

12

На следующей неделе Фарах заплатила свою долю процентов по займу. Был вторник, и заемщицы собрались в доме Салони. Бандита выгнали во двор, после того как Салони и Фарах выразили недовольство его присутствием. Зато Прити успела с энтузиазмом потрепать его за уши и хохотала, когда он облизывал ей лицо, покрытое шрамами от ожогов кислотой. Гита даже почувствовала укол ревности, глядя, как Бандит ластится к другой женщине. После собрания Фарах угостила остальных четырех участниц их группы приготовленными ею утром самосами[82] в качестве благодарности за долготерпение.

– Я подумала, нам всем не помешает как следует подкрепиться перед нашим завтрашним постом. – Фарах потупила взор и коснулась ноздри, в которой теперь не было кольца. – То есть, – печально поправилась она, – перед вашим постом.

Гита наблюдала за этим спектаклем с самоуничижительной иронией, гадая, как она сама вообще до этого докатилась, но близнецы не замедлили выразить вдове свое сочувствие. Несмотря на то что Фарах была мусульманкой, а завтра ожидался Карва-Чаутх – индуистский праздник, все замужние женщины в деревне вместе постились в этот день от рассвета до восхождения полной луны и молились о долголетии для своих мужей.

– Я в порядке, в порядке, – забормотала Фарах в ответ на утешения, блестя увлажнившимися глазами. – Не беспокойтесь обо мне!

Ее свежеобретенное вдовство наладило в группе полнейшее взаимопонимание. Внезапно все забыли о том, что Фарах – бездельница, нарушающая свои обязательства, и выяснилось, что все женщины восхищаются ее честнейшим и благороднейшим нравом, что они всегда верили в ее способность превозмочь финансовые затруднения и что каждая из них была готова покрыть долг дорогой подруги, но они уступили эту величайшую честь Гите как лидеру их группы, хотя все без исключения были бы счастливы занять ее место.

– Для тебя с картошкой и лишней порцией гороха, – сказала Фарах, протягивая Гите пластиковый контейнер с самосами. Судки, которые она раздала другим женщинам, были металлическими. – Всё как ты любишь. Ты и правда похудела, Гитабен, – громко заявила она, на что Салони отреагировала насмешливым фырканьем. – Надеюсь, ты не заболела.

Прити тем временем уже откусила от самосы, держа ее над открытой ладонью, чтобы не просыпать крошки на пол:

– Вкусно!

– Да просто вкуснотища, типа! – подхватила Прия. – Но это мы должны были принести тебе еду после всего, что ты пережила…

Салони свой судок и не подумала открыть.

Фарах приняла притворно застенчивый вид.

– О, – сказала она, – это было так тяжело, и всё же мы справимся. Нельзя плохо говорить о покойниках, но…

Сестры подались к ней, забыв о самосе – запах жареных сплетен был слаще аромата еды.

Фарах вздохнула, словно готовилась расстаться с сокровищем:

– Самир был алкоголиком.

– О нет! – охнула Прити.

– О Рама! – ахнула Прия.

– О да, это правда. Он был алкоголиком, и это еще не всё. – Фарах выдержала паузу, прикрыв глаза и будто бы набираясь храбрости. – Он бил меня. Часто.

– О нет!

– О Рама!

– Я дико извиняюсь, – вмешалась Гита. – Мы что, все будем делать вид, что это для нас новость? Что мы не видели ее побитого лица на позапрошлой неделе? Да у нее глаза были как два баклажана.