Короли Альбиона

— Я отнес бедняжку в дом, — он продолжил рассказ точно с того места, на котором Ума остановилась, — усадил ее в кресло перед огнем, расшевелил угасающие поленья, подбросил новые дрова в очаг и пошел за горячим питьем для нее. Когда я уходил, в главном зале в доме олдермена Доутри никого не было, за исключением двух лохматых белых собачонок, вечно шнырявших повсюду и норовивших почесать свои яйца о ноги всякого, кто имел неосторожность сесть рядом с ними, но, вернувшись с кружкой горячего вина для Умы, я застал там целое собрание. Похоже, всех разбудил этот переполох.

Князь Харихара занял большое кресло во главе стола, и олдермен, как всегда, разозлился, потому что это было его место. Князь был одет в ночную рубашку, отделанную кружевами, и в бархатный колпак, украшенный кисточкой, — и то и другое он приобрел в Венеции. Длинные черные волосы и лоснящиеся щеки так и блестели при свете масляных ламп. Рядом с князем Аниш трясся от холода, кутаясь в бобровую шубу. На другом конце стола билась в истерике миссис Доутри, а олдермен стоял рядом с Умой, повернувшись спиной к очагу. Он был сильно напуган и зол, но тем не менее украдкой поглядывал на Уму — хотя я укрыл девушку шубой, она ухитрилась распахнуться почти до груди. Мне очень хотелось рассеять сомнения старого дурака: дескать, да, так оно и есть, это женщина, и под шубой на ней ничего не надето.

Князь перехватил меня, когда я проходил мимо с чашей вина для Умы.

— Значит, Эдди Марч сбежал?

— Похоже на то.

— Он не вернется?

— Думаю, что нет.

— Марч не вернется! — завизжала миссис Доутри. — Если он здесь появится, нас четвертуют!

Она не могла понять наш разговор, но ей достаточно было услышать имя Марча.

Князь, не обращая никакого внимания на вздорную женщину, продолжал:

— Итак, Али, мы лишились проводника, который должен был указать нам путь на север страны.

Я выразил полное согласие со словами моего высокого повелителя.

— Мистер Доутри попросил нас покинуть его дом до рассвета. Весь вопрос в том куда нам идти?

Я расслышал в его голосе дрожь — усталость, тревогу, быть может, даже страх. Внезапно я понял, что силы князя на исходе: он оказался за тысячи миль от дома, лишился почти всех привилегий, привычных его сану, все вокруг казалось ему чужим и пугающим — люди и язык, погода и пища, а теперь он вдобавок связался с мятежником и заговорщиком. Сам-то я всю жизнь провел в дороге, и для меня не только Ингерлонд, но и Виджаянагара была чужой страной. Мне пришлось вспомнить об этом различии между мной и моими спутниками — ведь до сих пор князь Харихара и Аниш справлялись со всеми трудностями, теперь же они явно мечтали только об одном: вернуться к реке, переплыть на другую сторону моря и возвратиться домой, в тепло, покой, безопасность, исполненное достоинства существование.

Ума чихнула.

Я пустил в ход весь свой скудный запас английского языка, чтобы уговорить олдермена Доутри.

— Сэр, — сказал я ему, — нельзя требовать, чтобы князь и его свита покинули ваш дом до рассвета, однако, если вы предоставите нам отсрочку до вечера, я сумею найти в Лондоне людей, которые нас примут.

Он еще поворчал главным образом, чтобы угодить супруге и согласился, тем более что я предложил ему выкупить остававшиеся у нас специи и приправы, чтобы у нас были деньги на дальнейший путь. Олдермен предложил пятую часть их рыночной цены, но я, поторговавшись, выбил-таки треть их стоимости — сорок пять фунтов. Меня это устраивало: избавившись от тяжелой поклажи, мы могли нанять меньше мулов и меньше погонщиков и не так бросаться в глаза на пути. К тому же сорок пять фунтов — немалая сумма, нам бы хватило ее и на пищу, и на другие потребности в течение месяца, и у нас к тому же оставались маленькие мешочки с драгоценностями.