Короли анархии (ЛП)

Я покрывал поцелуями ее шею, грудь и следы укусов, которые я оставил на ее бедрах. Каждую отметину и синяк, которые я оставлял на ее коже, успокаивал и ласкал, когда она переводила дыхание и запускала пальцы в мои волосы.

К тому времени, как я снова вернулся к ее губам, она улыбалась, ее глаза были прикрыты от желания поспать, а пальцы водили по татуировке дьявола у меня на груди.

— Ты действительно животное, Киан Роско, — выдохнула она с улыбкой, которая сказала мне, насколько она была рада узнать, что я не был полон дерьма.

— Я такой, каким ты хочешь меня видеть, детка, — ответил я, снова целуя ее. — До тех пор, пока ты хочешь, чтобы я был им.

Мы вернулись в Еверлейк-Преп следующим вечером, и у меня голова шла кругом от всего, что я узнала о семье Киана. Теперь я понимала его лучше, и я была настолько далека от того, что я предполагала о нем, что это заставляло меня чувствовать себя дерьмово. Я думала, что он просто еще один богатый мальчик с комплексом бога, который командует в этой школе и расправляется со всеми, кто встает у него на пути. Но это было не так. Во всяком случае, не совсем так. Киан был в основе своей хорошим человеком. Его решения определялись моралью. Те, кого он наказывал, заслуживали этого. Это не было черно-белым, но это была его правда. Его жажда крови и мести была порождена жизнью, которую он вел со своей семьей, но он обращал эту агрессию на достойных жертв или на тех, кто осмеливался бросить ему вызов в честном бою.

Он не был демоном, которым я всегда его считала, он был темным ангелом без бога. Линчевателем, который отвечал кровью на кровь. Но проблема была в том, что он наказывал и себя тоже. Он наказывал себя за то, что родился от О'Брайенов. Он наказывал себя за все плохое, что натворил, прежде чем осмелился покинуть их. Теперь я видела эту ненависть к самому себе ясно как день. Он считал себя ничтожеством, недостойным любви, потому что ему никогда не предлагали ее люди, которые должны были предлагать ее безоговорочно. Киан Роско не соответствовал имени, которым они хотели его заклеймить. Но чего он не понимал, так это того, что это было потому, что он был лучше их. Что в моих глазах он стоит гораздо больше, чем любой из этих гангстеров.

Я крепче обняла Киана за талию, когда он припарковал свой мотоцикл и заглушил двигатель. Сэйнт купил мне новую одежду из кожы несколько недель назад, так что на самом деле мне не было холодно, но теперь в моем сердце поселился холод, который, казалось, никогда не исчезнет с тех пор, как я потеряла папу.

Киан снял шлем, и я отпустила его, сделав то же самое, когда соскользнула с мотоцикла. Он взял его у меня, повесил вместе со своим на руль, и мы направились по дорожке к главным воротам. Он настоял на том, чтобы понести обе наши сумки, и я позволила ему, потому что видела в нем потребность сделать это за меня. Его рука коснулась моей, пока мы шли, затем он взял ее в свою хватку, собственнически сжимая.

Он уверенно подвел меня к воротам, ухмыльнулся дежурному охраннику, и тот быстро впустил нас, пробормотав приветствие. Киан тащил меня по гравийной дорожке в сторону Аспен-Холлс, моросящий дождь заставлял капли прилипать к моим волосам, пока мы двигались.

Вместо того, чтобы обогнуть готическое здание, он толкнул меня к нему, подняв одну руку над моей головой и удерживая в клетке, пока смотрел на меня сверху вниз. Я открыла рот, чтобы задать ему вопрос, но он прижался своими губами к моим, в тот же момент его рука сжала мое горло, чтобы обездвижить меня. Я ахнула, моя спина выгнулась, когда он прижался своей грудью к моей, прижимая меня к стене, когда его язык скользнул между моих губ, и его вкус заставил мое сердце учащенно биться. Каждый поцелуй Киана был для него как последний. Как будто наступал конец света, и огонь мог обрушиться с неба и поглотить нас в любой момент. Но огонь, который горел во мне, был полностью внутри, делая меня горячей и нуждающейся. Я хотела раствориться в нем и забыть свою боль снова и снова. Киан не был таким нежным, как Блейк, он видел мою боль и предложил мне другую. Его ответом на мое горе было еще больше мрачности, но такой, которая заставляла меня забыть, а не такой, которая заставляла меня плакать.

Когда он отстранился, мы оба затаили дыхание, и его глаза впились в мои, когда он уставился на мои распухшие губы. Он провел по ним большим пальцем с голодным блеском во взгляде.

— Однажды, я думаю, я съем тебя, детка. — Он заскрежетал зубами, глядя на меня, и улыбка тронула мои губы.

— Нет, если я первая съем тебя. — Я ускользнула от него, и он бросился в погоню, снова схватив меня за руку и позволив на этот раз потащить его за собой.

— Я не готов снова делить тебя, — признался он.

— Жадный, — поддразнила я, и он ухмыльнулся, не отрицая этого.