"Короли без короны"

       -- Ах, оставьте эти упреки, кузина, -- недовольно ответила графиня де Коэтиви, -- вам оказали честь воспитывать сына короля, но что вы могли сделать для него в своем жалком Лоше? Отныне будущее Луи наша забота, моя и королевы-матери, не вмешивайтесь не в свое дело.

       -- Если бы здесь был мой или же ваш муж, -- выпрямилась принцесса, -- то за вашу выходку с Аленом вас ожидала бы хорошая порка. Ваше счастье, что один сейчас в Риме, а второй в Вальядолиде.

       -- Это ваше счастье, что мой кузен покинул Париж, -- немедленно парировала графиня, -- иначе он задал бы вам изрядную трепку за дерзость. Не забывайте, Аньес, вы всего лишь жена моего любимого кузена, а я мать сына короля.

       Глаза принцессы Релинген засверкали.

       -- Если бы вы не вели себя как непотребная женщина, ваш сын был бы законным сыном короля, а не бастардом, -- отчеканила она.

       -- И это говорит внучка фламандкой шлюхи?! -- еще больше вспылила графиня де Коэтиви. Аньес вцепилась в пяльца, сдерживая страстное желание наградить Луизу пощечиной. Досчитала до десяти и заговорила спокойным тоном истинной воспитанницы короля Филиппа Второго Испанского.

       -- Я вижу, сударыня, вы не понимаете, в чем разница между принцессой и женщиной легкого поведения. Что ж, придется вам это объяснить. Вы непотребная женщина и с вами поступят, как с непотребной женщиной.

       На свист ее высочества примчались слуги, и Аньес холодно и четко отдала приказ. Луизе де Коэтиви показалось, будто она угодила в какой-то бессвязный сон. Словно зачарованная графиня наблюдала, как в зале появились розги, небольшая скамеечка и подушка, ножницы на серебряном подносе, полотенце, притирания, помада, румяна и пудра, два кувшина с водой, какие-то флаконы и стопка платков. Служанки двигались уверенно и споро, без малейшего удивления, словно приказ госпожи был самым обычным делом, и Луиза отрешенно подумала, что они действуют уж как-то слишком привычно и умело. А потом она сама не поняла, как это случилось, но две служанки, подступившие к ней с почтительными реверансами, стремительно освободили ее от верхнего платья, расшнуровали корсет, а потом усадили на скамейку и распустили волосы. Одна из камеристок взяла в руки ножницы и ухватила Луизу за волосы, и вот тогда графиня с ужасом поняла, что это не ночной кошмар и не бред, а правда. С отчаянным воплем Луиза вырвалась из держащих ее рук и бросилась за выходящей из зала принцессой, с рыданиями рухнула ей в ноги, постаралась ухватить за подол платья и покрыть его поцелуями.

       -- Ради всего святого, мадам, сжальтесь, -- рыдала графиня, с ужасом представляя, как лишится своих роскошных волос и пойдет с голой головой по улицам Парижа. Позор, гнев королевы-матери, презрение и насмешки Франсуа, неизбежный монастырь... Луиза простерлась на полу у ног принцессы, униженно просила о прощении и пощаде, молила наказать сколь угодно сурово, но только не лишать волос.

       Аньес опомнилась. Подставлять под удар Алена, отдавая на публичное поругание его мать, было очень дурно, и принцесса милостиво кивнула, приказав камеристке унести ножницы.

       -- Ради вашего сына, сударыня, -- холодно сообщила Аньес, -- я не стану подвергать вас позору и лишать волос, однако вы заслужили хорошую порку, и вы ее получите. Поднимете ее сиятельство, -- повелела принцесса, -- и продолжайте, а когда все закончите, проводите графиню до Лувра. С почтением.

       Аньес величественно покинула зал, служанки подняли с пола рыдавшую Луизу и с предписанным им почтением торопливо вернули графиню на скамью. Оцепенев от ужаса, Луиза неподвижно сидела, пока служанки приводили в порядок ее прическу, а потом, когда ей велели встать на колени, предварительно подложив под колени подушку, и лечь поперек скамьи, жалобно всхлипнула и подчинилась.

       Когда через два часа к Луизе вернулся привычный вид, и только не прошедшие страх и боль напоминали ей о случившемся, слуги принцессы Релинген проводили графиню до Лувра. Луиза тяжело опиралась на руку провожатого и вновь размышляла, как жестока и несправедлива жизнь. Быть выпоротой королевой-матерью было не обидно -- мадам Екатерина была ее госпожой. Получить трепку от матери, отчима или мужа также было естественным. Даже кузен Жорж имел право поднять на нее руку. Но Аньес... Лишь боязнь, что у нее вновь покраснеют глаза, удерживала Луизу от слез. Однако когда королева-мать осведомилась у графини, чем завершился ее визит к принцессе Релинген, Луиза не выдержала и разрыдалась.

       Мадам Екатерина слушала бессвязные жалобы Луизы, и в ее душе воцарялась радость. Как приятно иметь дело с людьми простодушными и отходчивыми. Выпорола, значит, простила, ликовала королева-мать. Отвела душу, проучила дуреху и теперь не станет строить планы мести и составлять заговоры. Прекрасно!

       -- Ну, хватит реветь, pazza*, -- оборвала причитания Луизы королева-мать. -- Плакать надо было там, а не здесь.

       * Дуреха (итал.).

       -- Я плакала, -- пожаловалась графиня.