После этого «валеты» еще не раз прибегали к подобной афере, когда сказывалась нужда в денежных знаках или когда они требовались для какой-либо дорогостоящей аферы.
И это всегда сходило им с рук…
Эдмонда Массари и вдовицу Евдокию Крашенинникову познакомил Алексей Васильевич…
– Вот, милейшая Евдокия Мансуровна, разрешите представить вам моего друга и товарища по несчастию, с которым власти обошлись так же несправедливо и немилосердно, как и со мной. Эдмонд Себастьян Карлос Мария де Массари, племянник члена палаты депутатов солнечной Италии господина Джузеппе де Массари. Прошу любить, – после этого слова Огонь-Догановский сделал небольшую, но значимую паузу, – и, стало быть, жаловать.
– А это мой друг, – повернулся он к вдовице, – милейшая и неподражаемая Евдокия Мансуровна Крашенинникова, которую не жаловать и не любить просто-напросто невозможно. По крайней мере, у меня это решительнейшим образом не получается, – протянул он с загадочными интонациями.
– Ну уж, вы скажете тоже, – зарделась пухлыми щечками Евдокия Мансуровна. Еще пуще она зарделась, когда Массари мягко взял ее пухлую ладошку и, склонившись в поклоне, нежно поцеловал. Ее коротенькие пальчики пахли ванилью.
– Мой друг прав, – выпрямившись, посмотрел прямо в глаза вдовушке Эдмонд Себастьян Карлос Мария. – Вы совершенно неотразимы, сударыня. И это надо признать как данность.
– А пошто у вас столько имен? – просто спросила Крашенинникова.
– Это такая итальянская традиция, – пояснил Массари. – В моем имени имена отца, матери, деда…
– Это так красиво звучит, – заметила вдовица. – Как в романах.
– Благодарю вас, – шаркнул ножкой Эдмонд Себастьян Карлос Мария.
– Чем вы занимаетесь здесь, у нас?
– Скучаю, – честно ответил Массари и несколько печально посмотрел на Крашенинникову. – Особенно не хватает женской теплоты и привязанности…
Купчиха быстро взглянула на Эдмонда Себастьяна:
– Вы, такой красавец мужчина, и скучаете? Да ни в жисть не поверю. Наверное, барышень подле вас не счесть.
Она была очень простой, эта Евдокия Мансуровна Крашенинникова (и это ему нравилось). Если бы не двухмиллионное состояние, с ней Эдмонд Массари заскучал бы, верно, еще больше. Но вот ее денежки… Они, а точнее, их количество, были совсем не скучными…
– А вот представьте себе, – сказал Массари. – Друзей-мужчин, – он посмотрел на Огонь-Догановского, – у меня много, а вот друзей-женщин у меня нет ни одной. А так хотелось о ком-нибудь заботиться, лелеять, обожать… Выплеснуть на кого-нибудь свой огромный запас нерастраченной нежности и ласки…
– Надо полагать, вам недолго будет не на кого выплеснуть ваш запас, – хитро щурясь, произнесла Крашенинникова. – Просто вы не искали никого для этого, ведь так?
– Возможно, вы и правы, – печально промолвил Массари. – Знаете, как-то неловко специально искать.
– Ну-у, – протянула вдовица, – так рассуждая, вы никогда не найдете себе… – Она задумалась, подбирая нужное слово, наконец, отыскала, – пассии.
– Да? – Массари убито уронил голову на грудь. – А вы?
– Что – я? – уперлась в него взглядом Евдокия Мансуровна.
– Вы не могли бы быть моей… моим другом? – поднял голову Массари и с надеждой и мольбой посмотрел на вдовушку.
Их взгляды встретились.
Надо сказать, что Евдокия Мансуровна, несмотря на свои миллионы, была женщиной отзывчивой и сердобольной. Она помогала своей многочисленной родне. Не оставляла вниманием и вспоможением двух племянниц покойного Родиона Степановича. Ее иждивением был сооружен придел Рождественской церкви во имя святых апостолов Петра и Павла, и церковь стала собором. На ее средства была отреставрирована рака с мощами великомученика Кирилла Белозерского в церкви Богоявления, и ее же иждивениями существовал сиротский приют на Рождественской улице. Помимо прочего, она всегда принимала участие в благотворительных лотереях, учиняемых городским головой и гражданским губернатором.
Словом, добрейшей души была женушка покойного купца Родиона Степановича Евдокия Мансуровна Крашенинникова, когда имела на то желание. А желание стать… другом красавца мужчины Эдмонда Массари пришло к ней тотчас, как только Огонь-Догановский представил его ей. У вдовствующей купчихи Евдокии Мансуровны тоже скопился изрядный запас неизрасходованной нежности и ласки, и она была совсем не прочь излить его на какого-нибудь галантного мужчину. То бишь выплеснуть, как выразился Эдмонд Себастьян Карлос Мария де Массари. И поэтому она, чуть помедлив с ответом (больше для порядка), негромко, но с чувством произнесла:
– Что ж, давайте попробуем.
– Как! – встрепенулся Эдмонд Себастьян Карлос Мария. – Это правда? Боже, я не верю собственным ушам! Вы – чудо!
Он схватил обе ручки вдовицы и принялся их целовать.
– Позвольте вас оставить, – галантно произнес Огонь-Догановский, в глазах которого давно прыгали искорки насмешки. – Меня, как вы сами понимаете, ждут мои ученики…
– Да, да, конечно, – проговорил Массари и даже присовокупил жест ладонью: иди, дескать, куда подальше и как можно побыстрее.