Ее стилист покраснела от смущения, когда она «кончила», но продолжала заниматься ее темными волосами, в этот момент вошла горничная из гардеробной с бархатной коробочкой. В ней находилось два ювелирных гарнитура: один — из Бирманских рубинов от Cartier, сороковых годов и другой — из сапфиров, сделанное в конце пятидесятых Van Cleef & Arpels. Оба колье были бабушкины, одно из них было передано мужем Старшей Вирджинии Элизабет, когда мать родила Джин, другое — передано бабушкой и дедушкой на двадцатую годовщину свадьбы ее родителей.
Джин издала стон, затем выключила звук на своем телефоне и укоризненно покачала головой горничной.
— Я хочу бриллианты Уинстона.
— Я полагаю, что миссис Болдвейн наденет их.
И Джин, словно копируя жену брата, Шанталь, в сотню с лишним карат безупречно улыбнулась и медленно произнесла, словно разговаривала с идиоткой:
— Возьмите бриллианты, которые мой отец купил матери, чертово колье и серьги, и принесите их сюда.
Горничная побледнела.
— Рада… помочь.
И прежде чем женщина вышла из спальни, Джин окликнула ее:
— И почистите их для начала. Я терпеть не могу этот лекарственный парфюм, который исходит от нее.
— Рада помочь.
Она немного преувеличила, назвав Flowerbomb от Viktor & Rolf «лекарственным парфюмом», но это, конечно, был не Шанель. Хотя, что можно ожидать от женщины, которая даже не перешла на запах сладкой розы?
Джин включила звук на телефоне.
— Малыш, я должна идти. Мне нужно собираться, жаль, что тебя нет здесь, со мной рядом, но ты же понимаешь.
Мужской взрослый голос что-то пробормотал, как всегда выдавая какие-то никчемные реплики.
Господи, у него всегда так явно проявлялся южный акцент? Бредфорды никогда не имели такого явного искаженного говора, да они растягивали слова, давая понять, на какой стороне Линии Мэйсона-Диксона они родились и жили, и при этом знали разницу между бурбоном и виски.
Последнее казалось смехотворным.
— Пока, — сказала она и повесила трубку.
Как только она отключилась, решила про себя, что пора прекратить с ним отношения, поскольку Конрад стал поговаривать, что готов уйти от жены, а она этого не хотела. У него было двое детей, черт побери… о чем он думал. Одно дело поразвлечься на стороне, но детям просто необходима хотя бы видимость, что у них есть двое родителей.
Плюс, она уже поняла, что мать из нее никакая, даже для золотой рыбки.
Через полчаса она стояла одетая в красное платье Кристиан Диора, высшего класса с ожерельем от Гарри Уинстона, ощутимой тяжестью и прохладными камнями, покоящееся у нее на шеи. Она пахла Коко Шанель, классикой, которыми стала пользоваться, когда ей исполнилось тридцать, на ногах красовались Лубутены.
Она не надела трусики.
Самуэль Теодор Лодж собирался прийти к обеду.