Короли и капуста (сборник)

– Мосье, – медленно говорю я ему, – объясните бедному ирландцу одну вещь: когда нога моя ступила на этот ваш тараканий пароход и я пил ваше кислое вино и говорил вам о свободе и революции, неужели вы думали, что в душе я мечтаю махать киркой на этой проклятой узкоколейке? И когда вы отвечали мне патриотическими речами, взывая к идеалам свободы, неужели уже тогда вы задумали низвести меня в ряды этих несчастных даго, которые как каторжники корчуют здесь пни во славу вашей низкой и подлой страны?

Толстые щеки генерала еще больше раздулись, и он с большим достоинством начал смеяться. Да, он смеялся очень долго и громко, а я, Клэнси, стоял и ждал.

– Какой смешной людей! – завизжал он наконец. – Так вы убивать меня от смех. Да. Трудно найти храбрый сильный людей, чтобы помогать мой страна. Революции? Я говорить о р-р-революциях? Ни один слов. Я говорить, большой сильный людей нужна Гватемале. Так. Ошибку делать вы. Вы смотреть в тот одна ящика, где быть винтовки для охраны. Вы думать, что во все ящика быть оружие? Нет. В Гватемала нет война. Но работа? Да. Хороший работа! Дритцать доллар в месяц. Вы должны брать кирка, сеньор, и копать для свобода и процветание Гватемалы. Идти работать, сеньор. Охрана ждать вас.

– Ах ты жирный коричневый пудель! – говорю я ему тихо, хотя сам просто киплю от душевного волнения и негодования. – Ну так я тебе устрою. Дай только срок, Джей Клэнси придумает тебе достойный ответ.

Тут бригадир приказывает нам выступать, и вместе со всеми даго я отправляюсь на работу, но долго еще было мне слышно, как выдающийся патриот и похититель людей от всей души смеется нам вслед.

Так что вот такой печальный факт – в течение восьми недель я вынужден был строить железную дорогу для этой нехорошей страны. Я флибустьерил по двенадцать часов в день тяжелой киркой и лопатой, уничтожая роскошный пейзаж, что рос у нас на пути. Мы работали в болотах, которые воняли так, будто прорвало газопровод, мы затаптывали в грязь тысячи красивейших и дорогущих оранжерейных растений и овощей. Пейзаж там был настолько тропический, что его не смогло бы себе представить даже самое буйное воображение ученого-географа. Деревья были все как небоскребы; подлесок был полон игл и шипов; были там и обезьяны, скакавшие вокруг с дерева на дерево, и крокодилы, и пересмешники с розовыми хвостами. А ты при этом стоишь по колено в гнилой воде и корчуешь пни во имя освобождения Гватемалы. По ночам мы разводили в лагере огромные чадящие костры, чтобы отгонять москитов, и сидели в этом дыму, а вокруг расхаживали охранники. Всего на строительстве этой узкоколейки работало человек двести – в основном даго, негроиды, мексиканосы и шведы. Было здесь и три-четыре ирландца.

Один старик по фамилии Халлоран – настоящий гиберниец[130] и по имени и по духу, детально объяснил мне положение дел. Он работал на этой дороге уже год, хотя большинство рабочих умирало, не проработав и шести месяцев. Тяжелая работа иссушила его так, что от него остались лишь кожа да кости, и каждую третью ночь его била лихорадка.

– Сначала, когда ты только приехал, – рассказывал он, – ты думаешь, что уедешь отсюда немедленно. Но они удерживают твое жалованье за первый месяц в качестве платы за проезд, а через месяц тебе крышка – ты во власти тропиков. Тебя окружают величественные джунгли, в которых полно диких животных с сомнительной репутацией, – там и львы, и бабуины, и анаконды – и все они только и ждут, чтобы тебя сожрать. Солнце жарит так, что даже костный мозг закипает в твоих костях. И ты становишься похожим на тех едоков латука[131], о которых писали в поэзии. Ты забываешь все возвышенные сантименты твоей прошлой жизни – забываешь о родине, о мести, забываешь о том, что хотел взбунтоваться, забываешь даже, что такое чистая рубашка. Ты выполняешь свою работу, и ты пьешь здешнее пиво, что по вкусу как керосин, и ты ешь эти резиновые трубки, которые готовит здешний повар-даго. Ты закуриваешь свою трубку и говоришь сам себе: «На следующей неделе я точно сбегу», и ты идешь спать и называешь себя лжецом, потому что точно знаешь, что никуда ты не убежишь.

– А кто такой этот генералишко, – спрашиваю я, – ну, который называет себя де Вега?

– Этот человек, – отвечает Халлоран, – пытается завершить, наконец, строительство этой проклятой железной дороги. Сначала это был проект одной частной компании, но компания прогорела, и потому за дело взялось правительство. Де Вега здесь большой политический деятель, и он хочет стать президентом. А люди хотят, чтобы эту железную дорогу наконец достроили, потому что на это строительство с них дерут огромные налоги. Так что для де Веги это строительство как бы часть его избирательной кампании.

– Не в моих правилах кому-либо угрожать, – говорю я, – но у меня есть счет к этому железнодорожнику, и, не будь я Джеймс Клэнси, этот счет будет оплачен!