Короли ночи

Нам осталось одно — повернуть назад, туда, откуда мы пришли, по возможности избегать опасностей, которые нас подстерегали. Нас окружали высокие горы, их вершины были покрыты снегом, да и здесь, где мы стояли, тоже не слишком было тепло. Мы и не представляли, насколько далеко продвинулись на север. Первый переход остался в памяти расплывчатым воспоминанием, мы помнили только, что несколько дней назад части римской армии разметала буря. Вслед за бурей появились дикари. Все чаще раздавались звуки боевого рога, и мы — полсотни римлян — вынуждены были на каждом шагу сражаться, не имея ни минуты на передышку.

Теперь воцарилась тишина — вокруг не было ни души. Мы, как звери, уходящие от облавы, двинулись к востоку. Напоследок я еще раз взглянул на поле битвы — и вздрогнул от неожиданной удачи. Один из убитых варваров сжимал длинный обоюдоострый норманнский меч. Клянусь Тором, я не мог представить, как он мог попасть к нему. Скорее всего, какой-нибудь неоперившийся викинг браво размахивал им, выкрикивая слова боевой песни. Но факт оставался фактом — меч был моей добычей, и я, хотя и с трудом, но вырвал его из сжатой и окостеневшей руки дикаря. С таким мечом я чувствовал себя уверенней: римский короткий меч и щит хороши для противника выше шести футов Для драки с низкорослыми варварами они не годились.

Мы двинулись через горы, взбираясь на отвесные склоны, на фоне которых мы были меньше, чем ничто. Вслед нам дико завывал ветер.

Враги в очередной раз подстерегали нас, укрывшись за узким выступом скалы. Один из наших, бритт, сцепился с дикарем, и они вместе полетели в пропасть. В ярости мы стали рубить мечами, и через минуту все было кончено. Четверо туземцев лежали неподвижно, из наших ранен был только римлянин. Мы стянули его руку ремнями выше раны, чтобы остановить кровь, столкнули убитых с тропы и двинулись дальше.

Мы крались по тропе, прячась за валунами. В следующий раз навстречу дикарям первым бросился ирландец. Они окружили его как волки, но один из них сразу же лишился руки, а другой — головы. Ирландец пронзил мечом третьего, и тогда оставшиеся в живых дикари набросились на него все сразу. После небольшой схватки варвары победили. Мы увидели надетую на копье рыжеволосую голову. Казалось, что лицо ирландца все еще горит азартом битвы.

Мы остались незамеченными и смогли двигаться дальше. Наступила ночь. Лунный свет отбрасывал призрачные жуткие тени. Мы встречали на своем пути следы других отступавших групп: римляне, пронзенные копьями, трупы на дне пропасти, разбитые шлемы, поломанные мечи, копья.

Теперь мы старались идти только по ночам, днем таились среди камней. Вблизи часто проходили туземцы: протянув руку из укрытия, при желании можно было бы дотронуться до них.

Начинало светать, когда наша группа вышла на плоскогорье, со всех сторон, кроме южной, окруженное горами. Казалось, мы наконец нашли проход к спасительным равнинам. Стоянку устроили у озера. Все было спокойно — никакого врага. Внезапно римлянин, не успев издать ни звука, упал, пораженный копьем. На озере — никакого движения, ни одной лодки, ни шороха в прибрежных зарослях. Пока мы разворачивались к вересковой пустоши, второй римлянин свалился с копьем в спине.

Я выхватил меч и еще раз огляделся. Заросли вереска не скрыли бы и низкорослого каледонца, на озере — ни ветерка, но один из стеблей тростника покачивался. Я осторожно подошел ближе и около подозрительного тростника заметил пузырьки воздуха. Я сделал еще несколько шагов и… ненавистное лицо дикаря смотрело на меня прямо из-под воды.

Ударом меча я отклонил направленное мне в сердце копье и через мгновение всплыло тело убитого дикаря — с заткнутыми за пояс дротиками и трубочкой для дыхания, зажатой в обезьяньей ладони. Теперь я понял, почему так много римлян погибало на берегах озер.

Я бросил все лишнее, оставил только меч, кинжал и панцирь. Во мне закипала ярость — я был один, во враждебной стране, среди кровожадных дикарей. Клянусь Тором и Ватаном, я проучу их! С каждым мгновением все меньше во мне оставалось от цивилизованного римлянина, воспитанного на высокой культуре — в душе просыпался инстинкт кровожадного нордического варвара, презирающего врага. Тори видит: я умею биться, норманнский дух, бездонный и вечный, как Северное море, не угас. Я пришел сюда, на эти вересковые пустоши, с полным правом, как к себе домой, пришел не римлянином, а рыжеволосым варваром. А кто они, эти пикты? Недоразвитые карлики, вымирающее племя. Ненависть и нетерпимость разгорались во мне все сильнее.