Короли океана

Анри-Шарль-Луи-Гастон де ла Ферте, граф Шалю, принц-герцог де Монлор, принадлежал к одному из самых знатных и древних семейств в Пуату – принцев Тальмон и по праву первородства считался прямым наследником рода, осененного величием, благородством и, говоря точнее, славой, коими Франция обладала в те времена. Род его был несметно богат и пользовался огромным влиянием в провинциях Пуату и Анжу, где всегда играл видную роль.

Принц де Монлор был элегантным, благородным молодым человеком лет двадцати четырех – двадцати пяти, с мужественными чертами и гладкой, белой, как у женщины, кожей; его большие черные глаза с длинными ресницами, оттенявшими щеки, излучали мягкий, добрый взгляд, но в гневе они готовы были метать громы и молнии; его каштановые, от природы вьющиеся волосы ниспадали на плечи длинными прядями, а игриво вздернутые усы придавали лицу выражение удали, делая его еще более привлекательным.

Грубое платье, что сейчас было на нем, нисколько его не портило, – напротив, оно лишний раз подчеркивало его точеную фигуру и врожденное изящество манер.

Между тем граф Людовик де Манфреди-Лабом манерами и осанкой являл собой полную противоположность принца де Монлора: он был плотно закутан в матросский плащ, защищавший от ледяного ветра, налетавшего шквалами, и в просмоленной холщовой шляпе, которую моряки называют зюйдвесткой и у которой поля сзади спускаются аж до середины спины. Его наряд дополняли широкие короткие штаны, стянутые на бедрах желтым кожаным ремнем, с торчавшей из-под него парой пистолетов, топориком и кинжалом.

Граф, как можно предположить из вышесказанного, был итальянцем по крови и принадлежал к тому светловолосому типу своей расы, прекрасной и ценимой по эту сторону Альп, которую Рафаэль, почитавший ее едва ли не за божественную, воплощал в образах своих белокурых мадонн. Казалось, граф обладал невероятной силой: роста он был чуть выше среднего, коренаст и плотно сложен. Пройдя в комнату, он машинально швырнул зюйдвестку в кресло, обнажив голову, обрамленную пышными вьющимися рыжеватыми волосами до плеч, сливавшимися с такой же светло-рыжей бородой. В его больших серых глазах отражались ум и проницательность, а взгляд был прямой и чистый. Открытый лоб, нос с легкой горбинкой, чувственные губы, скрывавшие ослепительно-белые зубы, – все это придавало бы графу еще больше привлекательности, если б не резкость и холодная решимость, делавшие его лицо мрачным и излишне суровым. Хотя от дождя, солнца, стужи и зноя кожа его изрядно огрубела и лоб прорезали преждевременные морщины, а лицо обрело почти что кирпичный оттенок, можно было догадаться, что графу не больше двадцати семи – двадцати восьми лет. Он обладал особой, свойственной морякам крепкой статью: у него были слегка согбенные, необычайно широкие плечи, длинные руки, бугрившиеся узлами мышц, твердых, как канаты, и широкие кисти.

Подобно всем заправским морякам, ходил он вразвалку, чуть склонив голову на грудь, как будто под ним была не твердь земная, а вечно качающаяся корабельная палуба.

– Я слышал весь ваш разговор, – молвил он бесстрастным голосом. – Вот уже два часа кряду сижу я здесь в засаде, за этим гобеленом, точно тигр, подстерегающий добычу. И сказать по чести, ничего нового для себя я не узнал, о чем предупреждаю вас, дабы скорее перейти к делу и не тратить время на пустую болтовню. Ведь вы не меньше моего заинтересованы в том, чтобы быстрее со всем этим покончить, не так ли, господин де Монлор?

– Правда ваша, сударь, я хочу этого больше всего на свете, – холодно ответствовал принц.

– Не волнуйтесь, мы живо перейдем к делу. А чтобы у вас не сложилось превратного мнения о моих теперешних действиях, я должен предупредить вас еще кое о чем. Ваш брат, досточтимый аббат де Сен-Мор-ле-Пари, маркиз де Ларош-Талье, имел со мной несколько резкую беседу, и после оной я пронзил его своей шпагой.

– Сударь! – вскричал принц.

– Да не тревожьтесь вы за него, – продолжал граф с хладнокровием, казавшимся сейчас тем более угрожающим, что он сдерживал в себе кипучую ярость. – Через несколько мгновений это станет заботой доктора. Я искренне желаю, чтобы он выходил его, хотя и опасаюсь обратного.

– Господин граф, – гневно прервал его молодой принц, – прошу, перестаньте насмехаться, являя нам пример дурного тона. Я готов принять вашу игру.

– Терпение, мой благородный друг, не бойтесь, еще успеется! – продолжал граф, ничуть не утратив присутствия духа. – Но прежде нам стоит оговорить правила, а мне остается лишь предупредить вас о том, что вам нечего рассчитывать на своих людей: они все мои пленники, да и люгер ваш у меня в руках.

– Как я погляжу, – сказал молодой принц с презрительной усмешкой, – вы промышляете разбоем и у берегов Франции. Рад был это узнать!