Дни шли какие-то сумбурные, приносящие одни неприятности. Мазоня понимал, что это исходило не от него. Страна падала в пропасть, в стране, как сказал один государственный деятель, был не кризис экономики, а кризис смысла; кризис смысла наиболее обострялся в среде мафиозно-уголовных кланов, которые никак не хотели терять свой шанс; свой шанс не хотел терять и Мазоня, тем более в тот час, когда, казалось, он встал на ноги.
Сначала позвонил озадаченный Мишка Кошель.
— Исчез Зыбуля. Есть слухи, что его накрыли менты.
Это очень встревожило Мазоню. Он никак не ожидал ударов с этой стороны. Потерять Зыбулю — для него потерять многое личное. Надо было срочно подключать подполковника Митрофанова. Правда, вскоре позвонили из милиции верные люди. Зыбулю обвиняли в сутенерстве малолетних. Пока ничего особого не «накопали», кроме девочки, заболевшей сифилисом…
Мазоня от злости выругался: совсем одурел, кобелина!
К вечеру приехал из милиции адвокат Якуб. Сняв потные очки, близоруко щурился: «Ничего страшного. Все можно отмазать».
Впервые беспокойно, но с надеждой Мазоня спросил Якуба: нет ли там компромата на Альберта?
Якуб ответил, что вроде нет — хотя кто знает…
Мазоня помрачнел и, подумав, сказал, что надо найти хорошего адвоката из городской коллегии… Якуб согласился с Мазоней: он вплотную займется этим делом, и чем раньше Зыбулю отпустят, тем лучше.
Оставшись один, Мазоня пошел на кухню и выпил сразу две бутылки холодного пива. Нервно потягивая из бокала желтую прозрачную жидкость, он чувствовал, что для них наступают пасмурные дни… Да, он не сумел уберечь от смерти гонцов из столицы, может быть, даже в глубине своей души и не старался. Он, собственно, их не звал… Но сейчас, несмотря на серьезность грядущей «разборки», его волновали не гонцы, не предательство шакалов и даже не судьба его синдиката. Перед глазами он видел образ человека, которого, оказывается, больше всего любил на свете; скажи ему это раньше — и он не поверил бы, что это именно так, — больше всех на свете. Раньше он просто был привязан к этому мальчишке, хотя как знать… Раньше не было и той опасности, которая сейчас обозначилась так четко…
Он не обвинял Зыбулю, хотя где-то в душе и шевелилась такая мысль; он был занят одним: как можно скорее вытащить его, ибо освобождение Зыбули отводило опасность и от Альберта. Альберт должен быть чист, как стеклышко. Ни одного пятнышка!..
Размышляя об Альберте, Мазоня все чаще думал о своем прошлом, вспоминал себя мальчишкой, затем зеком, в зоне… Где он не только сумел выжить, но и стать «паханом».
«Сложная штука — жизнь», — когда-то любил повторять Хозяин. «Сложная для петухов», — весело поддакивал ему дружок Хлыст…
Теперь реформа поделила лагеря на режимы: общий, усиленный, строгий, особый. Вроде как бы первоходчики отделены от рецидивистов. Но «по жизни» в них мало что изменилось. Как и прежде, в зоне шла грызня и грубая сила делала свое дело.
Не каждому удавалось пройти этот путь без унижений. Еще «по малолетке» он мог легко оказаться в самой низшей касте — тогда все. Малолетку легко опустить, сделать «петухом». Можно было попасть в «чушки», в «черти» и даже в «шестерки». Слабые и услужливые заранее обречены на «прислугу». Сделай добро или постирай чужие носки — и ты уже «шестерка»! «Петуха», скрывшего свою кастовую принадлежность, все равно рано или поздно расколят. Раскрытых «петухов» бьют зверски, часто убивают, ибо такой «петух» «зашкварил» всех…
В опущенные попасть нетрудно: за стукачество, крысятничество (воровство у своих), беспредел, неуплату карточного долга. Явные кандидаты и те, кто сам опускал и часто без вины.
Сложно идти со всем этим рядом и не оказаться ни тем и ни другим.
Здесь меньше ругаются матом, чем на воле. В любом случае можно обидеть кого-то, да и слово «мать» — понятие святое. Нельзя назвать козлом, если он не козел. Да еще и не «петух». Кончится плачевно.
И, может быть, потому Мазоня и сумел безошибочно пройти свой зековский путь, что с «малолетки» легко впитал этот свод законов. Но жить «правильной» жизнью здесь — это не только соблюдать законы. Важно было создать вокруг себя такую атмосферу, которая помогла бы сохранить силы, выжить другим. На воле многое показалось бы диким и бессмысленным. Но это на воле… Хотя Мазоня верил, что тот образ жизни, который подчинен правильным понятиям, легче и порой разумнее всех казенных инструкций…
Уже с первых шагов Мазоня старался не делать ошибок: со шкварными не общался, хотя об этом и предупреждают сразу; не было рядом «косячных» — они просто опасны; а если уж бросал угрозу козлу или конвоиру, то выполнял железно.
«Нечаянно» — это признак ненадежности. Там, где все ненадежно, ценится только надежность. В Мазоне были уверены все, потому как знали, что из-за него не напорешься… Он не жил мелкой выгодой и не искал поблажек.
Юридический факультет имел особый статус: даже пятнышко могло скомпрометировать Альберта. Именно этого больше всего боялся Мазоня. Он хотел, чтобы Альберт спокойно продолжал учебу в Москве.