Короли рая

А иначе каждый день, который она проведет не в ранге жрицы, она будет смотреть на Бирмуна и видеть лишь его провал. Она возненавидит его, раньше или позднее, даже если тоже любит. И однажды она ускользнет у него из рук и оставит его в пустом доме одного, и получится так, что он бросил своих братьев и отмщение напрасно.

Нет. Лучше умереть, чем допустить такое.

Он потянул за калитку и, обнаружив ее запертой, приподнялся, чтобы осмотреться. Он увидел подстриженную зеленую траву, освобожденные от плодов деревья и огородные грядки со здоровыми корнеплодами. Он потянулся и отодвинул балку; в животе похолодело, когда Бирмуна ошеломило богатство этого места.

Такие люди заслуживают горя, подумал он, те, кому не довелось его хлебнуть.

– До них наверняка дошли слухи, – прошептал он своим людям, натягивая на лицо забрызганную кровью черную ткань и выжидая, пока остальные сделают то же самое. – Они устрашатся нас. – Он встретился взглядом с каждым из троих мужчин, зная, что они последуют за ним, каков бы ни был конец. – Как и подобает.

* * *

Дала вышла с подворья, вытирая о платье холодные липкие ладони. Сама смелость ее плана внезапно показалась дикой и необдуманной, риск большим, удачный исход маловероятным. В своем воображении она увидела Бирмуна связанным и истязаемым, а его людей вопящими и раскрывающими ее имя. Она увидела идеальную улыбку «матриархички», когда Орден вышвыривает Далу на холод, затем обвиняет ее в убийстве и ереси и совершает бог весть что.

– Не гуляйте допоздна, госпожа. – Один из охранников, чье имя Дала не смогла вспомнить, уважительно кивнул, затем подмигнул. Он был старше и вряд ли когда-то блистал красотой, но Дала ему улыбнулась. Большинство жриц высекли бы его за такую вольность.

Она шагала по все еще забитым людьми кольцам Орхуса, чувствуя себя так, словно ее вину и преступления можно было прочесть на лице.

Что, если все, чего я тут добилась, – это гибель хорошего мужчины и его несчастных приверженцев?

Дала подумала об убитых «ночными людьми» – неважно, сколь заслуженно, – и задалась вопросом: неужели всё, что она может предложить, – это смерть? ?В темных, грязных закоулках города бездомные дети глазели на торговые прилавки. Они были из бедных семей, одинцовые либо уродливые – городские подобия Далы. Здесь, однако, они были в своей среде. Они попрошайничали, крали и убегали от вождей, замечаемые лишь теми, кого пытались ограбить. У большинства не хватало пальцев рук и ног, а их носы и уши были отморожены зимними ночами, когда эти малыши жались друг к другу, чтоб согреться, но тепла всегда недоставало. Большинство, несомненно, умрут еще до того, как станут подростками, постепенно слабея от болезней или непогоды, постоянно голодая. Женщины избегали даже смотреть на них, из страха заразиться их проклятием.

Дала все еще не представляла, что могла бы для них сделать. Она знала только, что богатые купцы торгуют или живут менее чем в пятидесяти футах отсюда, имея пустующие комнаты и излишки еды в роскошных домах. Она знала, что собаки и лошади богатых матрон питаются лучше бедняков, и знала, что Орден бездействует. Она с некоторой горечью подумала: только самые удачливые из этих ребятишек становятся «ночными людьми». Какая угодно работа лучше попрошайничества, краж и голодной смерти.

Почти все бедолаги, увиденные Далой, были мальчиками, что неудивительно. Орхусианцы наипаче отбраковывали нежеланных сыновей. Сильные выживали и влачили жизни в нищете, а затем Бирмун и люди вроде него спасали некоторых и обучали забою животных или уборке городских отходов. Девочки находили место в домах матрон либо умирали. И так происходило постоянно.

Если богиня воистину будет править этим городом, подумала Дала, по крайней мере их положение улучшится.

Это успокоило ей разум и поторопило к башне. Уже стоял вечер, и солнце должно было висеть низко, но тени странно играли у ее ног. Она взглянула и разинула рот: на горизонте змеились обтрепанной веревкой цветные полоски света, переливаясь и смешиваясь, растворяясь на Юге. Она видела нечто подобное в детстве, но никогда так ярко, никогда так близко. Даже небо прекраснее на Севере, горько подумала она, но затем ее пульс участился. Возможно, это знак. Ты говоришь со мной сквозь небеса, Богиня?

По ее спине пробежало тепло, и жар веры прогнал все мысли о зиме. Прости, что я сомневалась в тебе, сомневалась в твоих планах. Моя жизнь и всё, что я есть, – твои.